— Ты что, черт возьми, пьян? У тебя же свет во всех окнах!

— Да, — уважительно сказал Илларион, открывая дверь. — МУР — это серьезно! От МУРа не спрячешься, МУР из-под земли достанет и из-под воды выудит…

— Ну, понес, — проворчал полковник Сорокин, входя в прихожую. — Ты почему не открываешь?

— А у меня депрессия, — искренне ответил Илларион, замаскировав свою искренность шутливой интонацией. — И вообще, мой дом — моя крепость, хочу открою, хочу — закрою…

Его шутливый тон, похоже, не обманул Сорокина.

Полковник бросил на него быстрый взгляд из-под озабоченно нахмуренных бровей и решительно принялся раздеваться.

— Хмуриться не надо, лада, — сказал Илларион, принимая у полковника пальто.

— Какая я тебе лада? — огрызнулся Сорокин, причесывая перед зеркалом редеющие волосы. — Твоя лада в больнице сидит, врачи ее никак из палаты выманить не могут. Это ты ей скажи, что хмуриться не надо, а я уж как-нибудь сам разберусь, хмуриться мне или плясать.

Он резко дунул на расческу, придирчиво осмотрел ее и спрятал в нагрудный карман пиджака.

Илларион проводил его в комнату, на ходу натягивая рубашку, и усадил в кресло, предварительно сняв с него стопку книг.

— Бумаги-то, бумаги, — проворчал Сорокин, усаживаясь. — Как на школьном дворе в день сбора макулатуры.

— Но-но, — сказал Илларион, — ты полегче! Нашел макулатуру!

— А что? — Сорокин пожал плечами. — Если твою библиотеку переработать, знаешь, сколько рулонов туалетной бумаги получится?

— Мрачно шутишь, полковник, — сказал Илларион, усаживаясь напротив. Юмор из отхожего места тебе не идет, особенно когда ты в штатском. Что у тебя стряслось?

— Что стряслось… Слушай, а выпить у тебя нет? — с внезапной надеждой спросил Сорокин.

— Нету, — Илларион развел руками. — Я силу воли воспитываю. Насчет выпить — это к Лехе, на третий этаж.

— Это который в одних трусах на лестнице спит? — уточнил полковник.

— Он самый.

— Бесполезно. Я его пробовал разбудить, отморозит же себе все, что можно… Нет, не просыпается.

— Так он что, так и лежит там? — встревожился Илларион. — Слушай, он же на самом деле замерзнет!

— Не замерзнет, — Сорокин махнул рукой. — Его какая-то тетка за ногу в квартиру затащила.

— Жена, — пояснил Илларион. — Есть женщины в русских селеньях… Так что стряслось? Или это служебная тайна? Клянусь, я больше не буду путаться под ногами.

Сорокин тяжело вздохнул, никак не отреагировав на шпильку. Это уже был тревожный симптом, и Илларион отправился на кухню ставить чайник.

— Ты знаешь, — через некоторое время крикнул из комнаты Сорокин, — нам пришлось отпустить Вареного.

Илларион молча, колдовал над заварочным чайником.

— Ты меня слышал? — спросил Сорокин, заглядывая на кухню.

— Этого следовало ожидать, — пожав плечами, ответил Илларион и принялся разливать чай. — Против него у вас ничего нет, правда? Кареева убил Вагин — с целью ограбления, разумеется. Вагина застрелил капитан Нагаев, а Нагаева расстреляли и сожгли те типы, которые потом взлетели на воздух вместе со своим джипом…

— Все это невозможно доказать, — сказал Сорокин, без приглашения подсаживаясь к кухонному столу и обхватывая чашку с чаем ладонями, словно они у него замерзли.