– Но вы сами заявили, что считаете это акцией русских экстремистов.

– Я ошибся. Но потом задал себе вопрос: cui prodest? Кому выгодно? Ответ ясен. Сначала взрыв, а уже через день решение правительства о торжественном перезахоронении Альфонса Ребане.

– Но они вложили в фильм деньги, – напомнил я. – И немалые. И не только национал‑патриоты. Другие спонсоры тоже.

– Они вложили! – пренебрежительно отмахнулся Кыпс. – Все они сначала взяли в госбанке беспроцентный кредит под мой фильм и раз десять прокрутили его в коммерческих банках. Они все просчитали. Иначе и кроны не дали бы. Не знаю, как в России, а у нас в Эстонии патриотизм – это очень хороший бизнес.

– Но за танки придется платить.

– Ничего не придется. Все было застраховано.

Кыпс принял еще дозу, порозовел, оживился, и я понял, что нужно переходить к делу, пока его снова не занесло в духовные выси.

– Меня заинтересовала, Март, ваша оценка Альфонса Ребане, которую вы ему дали во время нашей встречи в клубе «Лунный свет».

На лошадином лице режиссера отразилась напряженная работа мысли. Я счел необходимым напомнить:

– Вы назвали его знаковой фигурой двадцатого века и великим неудачником.

– Неглупо, – кивнул Кыпс, оценив глубину собственных оценок. – В сущности, это так и есть. По нему прокатились все жернова века. Коммунизм, фашизм, антисемитизм. Миллионы людей пострадали от каждого из этих жерновов. Но сразу от всех – только он. Вы читали мой сценарий?

– Да. Но я не специалист в кино, поэтому оценить его не могу, – поспешил я предупредить его вопрос: «Вам понравилось?»

– Для ведущего эксперта арт‑агентства вы довольно скромны.

– У меня другой профиль. В вашем сценарии меня заинтересовали факты. У вас там, например, есть сцена, когда маршал Жуков расстреливает генерала Волкова. В сценарии вы назвали его Воликовым. Мне она не кажется достоверной.

– Это гипербола. Я рассматриваю войну как античную трагедию. Высочайший трагизм, надмирный!

– А как было на самом деле?

– Гораздо скучней. Генерал Волков застрелился.

– Вот как? После разгона, который устроил ему Жуков?

– Нет, еще до приезда Жукова. Но разве дело в этих деталях? Дело в высшей правде!

Вообще‑то мне казалось, что дело как раз в этих деталях, но я решил не ввергать режиссера в искусствоведческий спор, в котором он был сильнее меня. Поэтому перевел разговор на другое:

– В вашем сценарии Гитлер вручает Рыцарский крест Альфонсу Ребане, а он отказывается. Это тоже гипербола?

– Это художественный домысел. Этого события не было, но оно могло быть. Понимаете?

– Нет. Но если вы объясните, я постараюсь понять.

– Объясню. Как было на самом деле? Альфонс Ребане написал рапорт: «Мой фюрер, мои дела недостойны такой оценки». Я своими глазами видел этот рапорт в берлинском историческом архиве. Если следовать так называемой правде жизни, что я должен снимать? Ночь. Блиндаж. Альфонс Ребане берет ручку и пишет. Так? Чушь! Это же невозможно смотреть! А кино – это видеоряд!

– Почему он отказался от награды? Действительно считал себя недостойным?

– В общем, да. Там, конечно, было все по‑другому. Но в принципе верно.

– Но девятого мая сорок пятого года он эту награду принял, – напомнил я. – Из рук гросс‑адмирала Дёница.

– Ага! – встрепенулся Кыпс. – Значит, вы читали не только мой сценарий? Что еще?

– Служебную записку Информационного отдела Минобороны, – честно ответил я.