– Это хороший вопрос, – кивнул Кыпс. – Да, советской госбезопасности нужен был очень сильный рычаг давления. И он был. Я думаю, что это была его дочь. Да, господин Пастухов, дочь Альфонса Ребане и его возлюбленной Агнии. Ей было месяца три, когда Агнию увезли. Мой чекист рассказывал, что у них был приказ увезти только Агнию. О дочери речи не было. То ли не знали о ней, то ли забыли сказать. Вероятно, Агния успела сунуть дочь родным. Это естественно, потому что агенты НКВД явились в дом под видом немецкой зондеркоманды. Я пытался ее найти, но мне это не удалось. Я решил, что она погибла, потому что всю семью Агнии немцы истребили в концлагерях вместе с остальными таллинскими евреями. Парадокс, что занимался этим Альфонс Ребане. По долгу службы. Получается, что и понятие «долг» никак не связано с понятием «мораль». А тогда что же такое мораль?

– Вы решили, что дочь Агнии и Альфонса Ребане погибла, – мягко вернул я Кыпса в русло нашего разговора.

– Да, – подтвердил он. – Но после войны советская госбезопасность, вероятно, ее нашла. Я не на сто процентов в этом уверен, но это единственное объяснение. Дочь Альфонса Ребане – это и был тот аргумент, с помощью которого энкавэдэшники заставили Ребане работать на советскую разведку.

– Есть еще два аргумента в пользу моей версии, – отвлекшись на глоток виски, продолжал Кыпс. – Они косвенные, но я не стал бы ими пренебрегать. По степени секретности документы разделяются на три вида: «Секретно», «Совершенно секретно» и «Особая папка». Так вот, дело Альфонса Ребане было в «Особой папке». Поэтому я и не смог до него добраться, хотя в Москве мне помогали мои друзья, известные кинематографисты. Но главный мой аргумент – смерть Альфонса Ребане.

– В сценарии вы написали, что он погиб от пули убийцы на могиле жены, – подсказал я.

– Это просто художественный образ. Я думаю, что его ликвидировали агенты Сикрет интеллидженс сервис. Постоянные провалы выпускников разведшколы не могли не насторожить англичан. Они поняли, на кого работает Альфонс Ребане, и убрали его, а гибель инсценировали. Сначала убили, а потом сунули труп в старый «фольксваген» и сбросили его в пропасть. Я был в Аугсбурге. Искал свидетелей смерти Ребане. Родных и близких там у него не было. Хоронить его могла либо полиция, либо английские оккупационные власти, либо союз ветеранов войны. Но хоронили его какие‑то люди из эстонского землячества. О таком землячестве в Аугсбурге никто никогда не слышал. Убедил я вас?

– Нет. Если Ребане работал на Москву и англичане его раскрыли, его должны были арестовать и судить. Вместо этого ему разрешают выехать в ФРГ.

– Здесь есть тонкость, господин Пастухов. Что значит арестовать и судить? А скандал, а запрос в палате общин? Да это стоило бы должности всему руководству СИС! А престиж британской разведки? Шесть лет, с сорок пятого по пятьдесят первый год, под крылом СИС работал советский агент! Нет, они нашли другой выход.

– Значит, вся история с советской разведчицей Агнессой в вашем сценарии просто выдумана?

– Как это выдумана? – возмутился и даже обиделся режиссер. – В ней не выдумано главное – любовь! Любовь, которая превыше всего! А частности – кого они интересуют?

– Они интересуют меня. Как было на самом деле?

– Очень банально. Когда Эстонская дивизия сдалась в плен, всем разрешили написать письма родным и близким. Альфонс Ребане написал в Лондон, сообщил Агнии, что он в Аугсбурге. Она работала медсестрой в военном госпитале, поэтому ей удалось получить разрешение поехать к нему. Это было в середине мая сорок пятого года. На поезде она доехала до Мюнхена, там ее ждал «виллис» с британским солдатом‑водителем, его прислали из лагеря встретить ее.