Я выложил ему всю информацию, которая скопилась у меня за последнее время, пересказал содержание разговора с режиссером Кыпсом и задал вопрос, ответ на который мог быть очень важным:

– Можно ли по старым костям определить, был ли человек убит?

– Смотря как был убит. Если выстрелом в голову, можно. Если в туловище, нет. Если, конечно, не переломаны все ребра или позвоночник.

– Допустим, в голову или переломаны. Можно получить в Германии экспертное заключение об этом?

– Об убийстве? Нет. О характере повреждений, которые могли привести к смерти, можно.

– Заключение будет официальным?

– Исключено. Частное. Двух или трех экспертов. Это возможно. Хорошо заплатить. Немцы – законопослушный народ, но тут никаких законов они не нарушат. Почему ты об этом спрашиваешь?

Я изложил ему план, который возник у меня после разговора с Кыпсом. Мне самому он казался реальным, но человек всегда склонен переоценивать собственные идеи. А Док привык опираться на реальность. К этому его приучила профессия. Военные хирурги всегда реалисты.

План был такой.

Допустим, в архивах Лубянки обнаружится подписка Альфонса Ребане о его согласии сотрудничать с органами НКВД. Но национал‑патриоты заявят, что это фальшивка.

По архивными материалам можно составить сводную справку о деятельности его разведшколы. Но и это легко опровергается тем же доводом, который я привел Кыпсу: в школе работал какой‑то другой советский агент.

Экспертное заключение о насильственной смерти Альфонса Ребане само по себе тоже ничего не значит.

Но если все эти документы будут собраны вместе, от них так просто не отмахнешься.

– Допустим, все эти документы мы получим, – подумав, сказал Док. – Как их использовать?

К ответу на этот вопрос я был готов:

– Опубликовать. С фотокопиями. А где – найдем. Можно в русскоязычной газете «Эстония». Или в какой‑нибудь другой. Это сенсация. Любой газетчик за нее ухватится. И вся Эстония будет до посинения спорить, Штирлиц Альфонс Ребане или не Штирлиц. Если национал‑патриоты не полные идиоты, они отменят торжественное захоронение. Что и требуется доказать.

Док надолго замолчал. А потом сказал:

– А что, может сработать. Давай попробуем. – И добавил: – Загадочная история. Думаю, в ней еще немало сюрпризов.

– Надеюсь, что нет, – сказал я. – Куда уж больше!

Я ошибся. Главный сюрприз нас ждал впереди – на муниципальном кладбище южнобаварского города Аугсбург.

Было начало первого ночи, когда мы вышли из небольшого отеля «Хохбауэр» и по Фридхофштрассе, что означало улица Кладбищенская, направились вдоль высокой ограды из стальных пик, соединенных чем‑то вроде гербов, к центральному входу кладбища. Слева тянулись одноэтажные строения похоронных контор и гранитных мастерских, светились стеклянные ангары оранжерей. Перед конторами возвышались самых разных форм стелы и надгробные памятники, пока безымянные и с открытой датой.

В одной из этих контор мы утром выбирали гроб. Оказывается, самые дорогие элитные гробы делают не из мореного дуба, а из вишневого дерева. И высшим классом считается дерево, источенное какими‑то древесными жучками. Поверхность получается не гладкой, а как бы с тиснением, и весь гроб кажется сделанным словно бы из темно‑вишневой кожи. На ней очень эффектно смотрятся литые позолоченные ручки, такие же металлические венки на верхней крышке и фигурные струбцины, которыми верхняя крышка прижимается к гробу вместо плебейских гвоздей.

Выбор гроба мы предоставили Томасу как лицу некоторым образом кровно заинтересованному. Когда мы вылетали из Таллина, он еще не вполне проспался, но уже в Мюнхене выглядел бодрячком, а по дороге из Мюнхена до Аугсбурга и вовсе оживился, восхищенно рассматривал аккуратные, словно кукольные, немецкие деревушки и городки в удалении от трассы, заснеженные альпийские склоны.