— Главное дело в том, — соображали вслух усы, — чтоб человеку цель была дана, чтоб видел человек, зачем он существует… вот главное — а прочее всё пустяки!

Иван Самойлыч начал прислушиваться.

— О, ваше замечание совершенно справедливо! ваше замечание, так сказать, выхвачено из природы!

Очевидно, что слова: «так сказать» — были сказаны бровями единственно для красоты слога и что на самом деле брови ни капли не сомневались насчет выхвачения из самой природы глубокомысленного замечания усов.

— То есть вы разумеете под этим то, что у французов зовется проблемою жизни? — спросил портфёль, сильно напирая на слово «проблемою».

— Что французы? что немцы? — лаконически отвечали усы, — уж поверьте моей опытности, уж мне лучше знать это дело, уж я там и служу… все это надуванция, всё Гога и Магога!.. это дело мне вот как известно!

И снова усы показали обнаженную ладонь чрезвычайно почтенного размера.

— Однако ж, согласитесь со мной, ведь и французская нация имеет свои неотъемлемые достоинства… Конечно, это народ ветреный, народ малодушный — кто же против этого спорит?.. Но, с другой стороны, где же найдете столько самоотвержения, того, что они сами так удачно назвали — резиньясьйон? а ведь это, я вам скажу…

И портфёль с таким увлечением уверял и напирал на свою речь, что все присутствующие закивали головами и действительно убедились, что «резиньясьйона», кроме французов, нигде не найти.

— Знаем мы! видали мы и французов и немцев! пожили-таки на своем веку! — говорили бесчувственные усы, — все это вздор! главное дело, чтоб человек видел, что он человек, знал бы цель!.. Цель-то, цель — вот она штука, а прочее — что? вздор! все вздор!.. уж поверьте моей опытности…

— Вот вы изволили выразиться насчет цели нашего существования, — скромно прервал Иван Самойлыч, — изволите видеть, я сам много занимался насчет этого предмета, и любопытно бы узнать ваши мысли…

Усы задумались; Мичулин ожидал с трепетом и волнением разрешения загадки.

— Лакей! что ж ты, братец, не остановишь! ворон считаешь, тунеядец! — загремела венгерка.

— Так и я тут выйду, — меланхолически сказали усы.

— А как же ваши мысли насчет этого обстоятельства? — робко заметил Иван Самойлыч.

— Все зависит от того, с какой точки взглянуть на предмет — разом сообразили усы.

— О, это совершенно справедливо! ваше замечание выхвачено из натуры! — отозвались надвинутые брови, в последний раз с особенным напряжением копая воображаемым заступом воображаемую яму, — все, решительно все зависит от точки зрения…

Усы и брови вышли из кареты. Медленно и неповоротливо поплелся снова экономический экипаж по гладкой мостовой.

— Когда же вас можно видеть? — по-прежнему спрашивал студент у веселой барышенки.

— Ах, какие вы странные! — по-прежнему отозвалась барышенка, закрывая рот платком.

— Отчего же странный? — приставал студент.

— Да как же это возможно!

— Да отчего же это невозможно?

— Да оттого, что нельзя!

— А я так думаю совсем напротив, — отвечал студент и дернул за снурок.

— Пойдемте! — сказал студент. Барышенка вздохнула.

— Пойдемте же! — снова сказал юноша.

— Ги-ги-ги!

Карета остановилась, студент вышел, барышенка немножко подумала — и все-таки пошла за ним, сказав, однако ж: «Ах, право, какие вы странные! уж чего не вздумают эти мужчины!» — но сказала она это решительно только для очищения совести, потому что студент уж вышел и ждал ее на улице.