— О чем ты думаешь, Оля? — спрашивал я ее.

— Да я все думаю, не лучше ли бал с ужином? А?

— Да, бал с ужином хорошо.

— Можно будет по целковому за вход прибавить.

— Стоит ли об таких пустяках говорить! — вступался обыкновенно Дмитрий.

— Тебе всё о пустяках! что ж, по-твоему, не пустяки! сейчас видно, что не любишь меня.

Наконец он настал, этот давно ожиданный день бала. В ее маленькой зале о трех окнах собралась довольно большая куча народу, и танцы уж начались, когда я вошел с Брусиным. Девицы в белых, черных и разноцветных платьях, кавалеры, в сюртуках и даже бархатных архалуках, выделывали ногами и плечами такие удивительные штуки, каких нам и во сне не удавалось видеть. Мы стали в углу, вместе с двумя-тремя молодыми людьми, и смотрели. Танцевали, собственно, кадриль, но тут я не узнал его; я не мог себе вообразить, чтоб этот созерцательный, целомудренный танец мог сделаться до такой степени буйным и двусмысленным. Все лица танцующих дышали особенным, безотчетным весельем; беспрерывно слышалось то притоптыванье каблука, то хлопанье руки об колено, то прищелкиванье пальцев… и при этом корпус гнулся, гнулся… ну, точно старая ветошка.

— Ну, что, вам скучно? — сказала Ольга, подходя к нам.

— Нет, мне очень любопытно, — отвечал я, — я никогда еще не бывал на таких вечерах.

— Да это что еще! это только начало — погоди, что потом будет.

— Это только начало? — спросил я удивленный.

— Да, это всё немцы; они только танцуют, а вот приедет Надя с своими, да Катя с своими…

— Тогда что ж будет?

— Тогда будет кутеж. Дай мне затянуться.

— Ты сегодня просто до невероятности восхитительна, Ольга!

— Право? вот погоди, увидишь Надю да Катю, тогда что скажешь!

И немного погодя снова прибавила:

— А теперь что! это всё немцы!

— Да разве немцы не кутят?

— Нет, они любят всё больше танцевать; то есть, видишь ли, и они кутят, только на чужой счет.

— Ну, а Надя и Катя хорошенькие?

— Уж разумеется, коли у них своя компания есть.

— Ты меня когда-нибудь познакомь с ними, Оля.

— Позвольте вас ангажировать на вальс, — сказал какой-то белокурый сын Эстляндии, достаточно снабженный угрями, приблизившись к Ольге.

— Нет-с, я с немцами не танцую.

— Однако ж вы танцевали кадриль с господином Зималь.

— Он не немец, он полурусский-с.

— Однако ж отчего ж вы не хотите танцевать с немцем?

— Оттого, что между немцами мастеровых много.

Белокурый господин сконфузился; если б Ольга была без компании, то, конечно, она рисковала получить от него всякую горькую неприятность.

— Да куда ж девался Дмитрий? — спросила у меня Ольга.

— Не знаю; он сейчас был со мной.

— Ну, поди же, сыщи его; скажи, что мне теперь некогда и что я его после за это вдвое поцелую.

— Да зачем же после?

— Где ж его сыщешь?

— Да ты послала бы с кем-нибудь.

— Уж не с тобой ли! смотри, какой лакомка! Ну, да хорошо; поди, скажи ему, что я его вот так, крепко-крепко целую.

Она поцеловала меня и исчезла.

Дмитрий сидел в соседней комнате и зевал.

— Пойдем домой, — сказал он, когда я подошел.

— Это зачем?

— Да мне больно видеть.

— А что?

— Да она все танцует.