Следующий день начался у меня с размышления над цифрой семь. Магическое число. Семь дней в неделе, семь смертных грехов, семь раз отмерь, до седьмого пота, на седьмом небе, семь нот... Говорят, начав ходить, Будда сделал семь первых шагов. Самое поразительное установили психологи: оказывается, человеку трудно принять решение, если нужно учесть более семи факторов.

Все это я к тому, что в моем сейфе лежит ровно семь уголовных дел. Расследовать такое количество преступлений одному человеку одновременно – значит работать на износ. Все виды деятельности так или иначе нормированы, все рабочие места проверяются на запыленность и освещенность, все работники проходят медицинские осмотры... Кстати, когда я был у врача? Зашел бы ко мне деятель профсоюзов с каким-нибудь делометром.

Хорошо, семь дел. Но получил и восьмое. Психологи вот говорят, что ничего нельзя держать в голове больше семи; тот же Будда сделал всего лишь семь шагов...

Поразмышляв, я пришел к выводу, что прежде всего засесть надо именно за восьмое дело, ибо другие так или иначе определены: кто-то арестован, кого-то ловят, кому-то посланы повестки... Восьмое дело, восьмое преступление, в сущности, не раскрыто – преступника нет. Или есть, двое, ждущих в гостинице моего звонка? Сегодня следовало их допросить подробно, при свете дня, по всем правилам процессуального искусства.

Я достал наработанные ночью бумаги и стал их перечитывать. Мною давно замечено, что перемена ракурса, что ли, капельку меняет и сам взгляд; уже известный факт, воспринятый в другом месте, в другое время и при других обстоятельствах, приносит и дополнительную информацию. Поэтому читал я долго, как неграмотный, думая, возвращаясь назад, сопоставляя и вновь перечитывая. Протоколы, протоколы: допросов, места происшествия, изъятия детской одежды, ее осмотра... Много я за ночь понаписал. Здесь же был и путевой лист, взятый мною для осмотра. Не снять ли с него копию... А для чего?

Путевой лист как путевой лист: марка грузовика, номер, место отправления, место назначения, часы выезда, характер груза... Я еще ничего не увидел и ничего не понял, но мое сознание всполошилось, точно приняло крик беды. Мои глаза забегали по цифрам и скупым словам, по графам и клеточкам. Я чего-то искал, еще не понимая, чего...

Взгляд сам собой остановился на цифре восемь.

Телефон, как ему и положено в таких спешных случаях, оказался занятым уже на второй цифре. Но я вертел диск, пока чуть ленивый голос не сообщил:

– Вас внимательно слушают!

– Здравствуй, Борис!

– Здравия желаю, Сергей Георгиевич. Автобусные пути мы отработали. Ни женщину, ни мужчину с ребенком никто не видел. Заявлений о пропаже младенцев по-прежнему нет.

– Борис, сколько часов езды от Лесоповального?

– Часа три.

– Водители выехали оттуда в восемь утра.

– Как вы узнали?

– По путевому.

– А в капусте оказались после двух ночи... Где же они, Сергей Георгиевич, были весь день?

– Вот и я думаю...

Мы помолчали; видимо, думали оба. Но Леденцов своей оперативной душой уже догадался, что предстоит чего-то или кого-то искать.

– Их надо потрясти, – предложил он путь короче.

– По-моему, ребенок появился из этого временного прогала.

– Я и говорю: шоферов потрясти.

– А если не скажут?

– Предлагаете съездить в Лесоповальный?

Есть оперативники рослые, видные, напористые, галантные. Но мне стали нравиться такие, как Борис Леденцов: неказист, в глаза не бросается, вроде бы дурашлив... Прирожденный сыщик.

– Боря, там может быть ниточка.

– Сейчас одиннадцать. Или позвоню из Лесоповального, или приеду.

– Успеешь ли? Туда три часа, оттуда три, да там надо...

– Туда и за два часа доберусь, Сергей Георгиевич.