Таким образом, все в Пруссии так или иначе вело обратно к армии, и теперь мы тоже должны еще раз вернуться к вопросу об армии.

Прусская армия по отношению к количеству населения и к финансовой мощи ее государства была, несомненно, чудовищно непропорциональна, но по количественному составу она естественно была все же меньше армий действительно великих держав: Франции, Австрии и России. То, что она позже не уступала этим гораздо большим армиям — в Силезской войне одной из них, а в Семилетней войне даже всем им трем — указывало на её превосходящее качество. Секрет этого качественного превосходства не разгадан до конца, как тогда, так и теперь. Он лишь частично объясняется исключительной заинтересованностью прусского генералитета в решающем военном прогрессе, какой только был тогда возможен. Несомненно, пруссы были первыми, кто ввел шаг в ногу и заменил деревянные шомпола железными. И пресловутая Потсдамская гвардия, состоявшая из великанов, может рассматриваться с этой точки зрения: в штыковом сражении большая дистанция поражения была естественным преимуществом, и в этом отношении страсть короля-солдата к коллекционированию "длинных парней" возможно была и не только причудой. Но это не все объясняет. Тактика и муштра в прусской армии были такими же, как и повсюду, и также и её дисциплина, хотя и достаточно жесткая, не была жестче, чем где-то еще. Выражение "Так быстро пруссаки не стреляют"  не относится к их стрельбе в бою — там они стреляли даже особенно быстро со своими железными шомполами. Нет, это выражение говорит о том, что пруссы не были так скоры в расстрелах дезертиров, как, к примеру, французы, которые своих пойманных дезертиров безжалостно ставили к стенке. В Пруссии подобные несчастливцы хотя и забивались до полусмерти, но затем их вылечивали, и они могли снова служить. Для расстрелов они были слишком ценными: прусская бережливость, однако, и в этом тоже.

Истинное объяснение превосходящего качества фридерицианской  армии вероятно состоит в другом. Следует рассматривать их в совокупности — изменения, которые усиленно происходили с 1720 года. До того времени рекрутирование солдат, как и повсюду, всецело основывалось на вербовке; солдаты были наемниками, часто иноземцами, часто асоциальными элементами. Отсюда также и частота дезертирства и бесчеловечность дисциплины. Совсем изжита эта практика в 18-м веке не была. Завербован в солдаты — возможно лучше сказать: принужден — такое все же еще существовало, однако во второй половине периода правления Фридриха Вильгельма I. вербование (поскольку оно стоило больших денег и вызывало большое недовольство за границей) было сначала дополнено мобилизацией, а затем она постепенно все более и более его заменила.

Это началось совершенно незаметно. Вначале только отдельные полки определенных округов, "кантонов", были назначены к внутренней вербовке, чтобы они не становились друг другу поперек дороги. После этого каждому кантону стало назначаться определенное количество рекрутов, и из этого, уже при Фридрихе Вильгельме I., развилась система, которая приблизилась к селективной воинской обязанности. Селективная, совсем еще не всеобщая. Городские жители вообще не призывались на военную службу, и в сельской местности имелось множество исключений: торговцы и ремесленники, образованные специальности, крестьяне-землевладельцы, новоселы, рабочие мануфактур раз и навсегда не трогались для военной службы, они добывали для государства другое, а именно — зарабатывали деньги и платили налоги.