Мерсер подался вперед, держа блокнот на колене. Он проглядывал свои записи, раздумывая, о чем еще спросить Кэкстона.

– Нам понадобится список ее клиентов и контактная информация о художниках, которых она представляла.

– Об этом вам лучше поговорить завтра с ее партнером в его офисе.

– Мы думали, вы ее партнер, – удивился Майк.

– Как я уже говорил, я предоставил ей галерею в Фуллер-Биддинг. Однако я сомневаюсь, что без моего имени Дени сумела бы продать саму «Мону Лизу». Я был ее пропуском в мир толстосумов с Манхэттена – потомственный капитал, крепкий тыл, кошелек на ножках. Но стоило ей выйти на нью-йоркские просторы, у нее появился собственный бизнес – и весьма прибыльный – с компаньоном-вкладчиком, который гораздо больше меня разделял ее вкусы. Возможно, вам знакомо его имя – Брайан Дотри. Они называли свое предприятие «Галерея Кэкстон-дуэт».

Мыс Мерсером сразу вспомнили фамилию Дотри. Он был подозреваемым в весьма запутанном деле об убийстве в соседнем округе – вне нашей юрисдикции, но по нашему профилю. Чэпмен тоже заглотил наживку:

– Мертвая девчонка в кожаной маске? Тот самый Дотри?

– Да, мистер Чэпмен. Вот почему я был так ему благодарен, что он ее негласный партнер. Но Дени совсем не смутил тот скандал. Он даже ей в какой-то мере помог, принимая во внимание ее клиентуру. Но Брайан вышел сухим из воды. Сегодня я с ним еще не разговаривал, но он знает всех, с кем они имели дело.

– А он владеет долей в вашем бизнесе на 57-й улице? – спросила я.

– Ни центом. Ни каплей краски.

– Где они совершали свои операции? В Сохо?

– Вы немного отстали от жизни, детектив Уоллес. Сохо давно в прошлом. Теперь это просто коммерческий рай для туристов, а не художественная среда.

Этот район между Хьюстон-стрит и Канал-стрит стал Меккой авангардистов в шестидесятые и семидесятые годы. Брошенные склады и промышленные площади, нежилые, кишащие крысами, были обновлены, заселены и облагорожены бедными художниками, – которые не могли себе позволить жить в центре из-за высокой арендной платы, а ведь им еще нужны были помещения для их монументальных полотен. Старый мясной ряд, некогда известный как Вашингтонский рынок, обрел вторую жизнь с приходом современной творческой молодежи, и треугольник ниже Канал-стрит стал называться Трибека. Но в конце восьмидесятых на место художественных галерей пришли модные бутики, сетевые магазины и лавки, торгующие мелочевкой вроде вездесущих ароматических свечей.

Кэкстон не упустил случая поведать нам о великом исходе художников.

– В середине девяностых Паула Купер перенесла свой офис в Челси, на западные двадцатые улицы, между Десятой и Одиннадцатой авеню. Не были там в последнее время?

– Когда вы узнаете Алекс поближе, мистер Кэкстон, то перестанете задавать ей подобные вопросы, – ответил Чэпмен. – Она не ест, не ходит по магазинам и не спит вне зоны своего почтового индекса. У нее по коже бегут мурашки, как только она слышит слово «Вест-Сайд». Да, Куп?

– У нас много общего, – улыбнулся мне Кэкстон. – Паула Купер случайно не ваша родственница?

– Нет, я знаю ее только по слухам, – сказала я, а вспомнив нежно любимую Дженнифер Бартлетт, подумала: «А еще потому, что мой отец купил у нее несколько картин».