Славка будто позабыла свою колючесть. Она сидела на корточках справа от Марко и, похоже, хотела о чем-то спросить. И спросила шёпотом. Про девочку:

— Ей, наверно, тысяча лет, да?

— А может, и две, — ответил вместо Марко Слон. — Хорошо бы её Пекарю показать. Пек в таких вопросах профессор…

— Давайте покажем! — подскочил любопытный Кудряш.

Слон рассудил:

— Тут уж как Марко решит. Это ведь он девицу откопал…

Марко не возражал. Да, надо показать! Пек — он же, в самом деле, не только журналист, но и археолог. Вдруг раскроет какую-то тайну? Тайна была, Марко чувствовал это всё сильнее.

— Только я схожу домой. Одной плюшкой сыт не будешь…

Дома ему влетело от сестры. Она взялась за Марко прямо на пороге.

— Где тебя носит?! По всему берегу из пушек палят, а ты…

— Не по берегу, а только по мне. И не попали.

— Зато я сейчас попаду… — В руках у Евгении был рисовый веник. — Совести у тебя нет! Мама чуть с ума не сошла… Ну-ка, поворачивайся!

— Спятила, да? Ай… Ну, только не черенок!.. Мама, чего она! Я голодный, а тут вместо обеда дамская агрессия!

— Мало тебе ещё, — сказала мама из кухни с облегчением. — Агрессия… Уху греть или будешь холодную?

ПЕКАРЬ

Встретиться с Пекарем в тот день не удалось. Когда пришли на двор Тарасенковых, дед сказа что квартирант с утра укатил куда-то на тарахтелке. Тарахтелка — это был мопед, который Пекарь прямо здесь, в посёлке, собрал из всякого утиля. Он был мастер на все руки.

Имя у него было Никанор, фамилия — Кротов-Забуданский (так он сам говорил; возможно, дурачился). А прозвище Пекарь получил Никанор за внешность альбиноса. Был он длинный и тощий, как Тиль Уленшпигель (про которого Марко прочитал в столице замечательную книгу) и весь будто посыпанный мукой. Южный загар к нему не приставал. Длинные растрёпанные волосы белые, как у здешних мальчишек, но не от солнца, а «от природы». Соседская, тоскующая по женихам девица Изабелла Пущик сказала про него частушку — она слышала её от бабушки, живущей в северной Вятской губернии.

Целоваться ни к Изабелле, ни к её подружкам Никанор не лез, у него хватало других дел. И. видимо, за это девицы подхватили прозвище, разнесли по Фонарям. И оно приклеилось. Никанор был не против. Тем более, что скоро «Пекарь» сократился до «Пека».

Пек постоянно ходил в широченной, разорванной на плече тельняшке, в обрезанных джинсах с бахромой у колен. В пляжных шлёпанцах. Всегда с неунывающим лицом. Лицо было очень худое, но с разлапистым носом и широким ртом. С бледно-синими глазами в белёсых ресницах. С таким же белёсым пушком на подбородке. Можно было бы подумать: совсем простецкий парень, если бы не его звания доцента, корреспондента и какого-то там «референта».

В Фонари он приехал в конце зимы, с археологической экспедицией, состоявшей сплошь из шведов и англичан. Экспедиция начала что-то копать на берегу Сайского лимана. А когда стали появляться признаки конфликта между Империей и НЮШем, заграничные специалисты быстренько упаковали свои клетчатые портпледы и укатили в Ново-Византийский международный аэропорт. Это случилось как раз в те дни, когда вернулся Марко.

Пек не укатил. Ребятам, с которыми он успел завести дружбу, Пек спел:

Спросил:

— Слыхали такую старинную песенку?

Ребята не слыхали.

— Понятно… — покивал Пек. — Каждое поколение поёт по-своему. Но есть, сеньоры, и вечные ценности…

— Доллары? — догадливо спросил Кранец-Померанец, и Слон дал ему лёгкого тычка.