По сравнению со своим недавним попутчиком у него еще оставался шанс пережить ненастье. Горькая обида, нанесенная Каменевым, при воспоминании об убитом журналисте стала еще горше: «Неужели и ты, Козлов?.. Чужой совсем, без году неделю знакомый, так отчаянно стремился пробиться ко мне, а я не внял, не захотел расслышать… Неужели и ты (будь проклят тот день и час, когда мы оказались в одном купе!), уйдя в могилу, будешь держать меня за горло? Но ведь я не Каин, я не убивал тебя!.. Как не убивал Петра и Кольку, Хобота и Светлану, и старика Джека Батурина. Не предавал Валерию и Шерифа…»

«Ну как же не убивал, не предавал, – ответствовал Внутренний Голос. – А разве Колька не в твоей машине взорвался? Разве не в тебя через занавесочку метили, когда попали в старика?»

Можно было сопротивляться и приводить доводы в свою защиту, можно было пить до забытья, но кому лгать и сколько может продолжаться эта ложь? Самому себе и до конца дней? ' То ли острое желание спрятаться куда‑нибудь от людских глаз, то ли действительно наступила пора оглянуться, а может – близость к вокзалу, куда вынесла его судьба в образе многоликой толпы, а скорее и то, и другое, и третье, и много еще чего, взятое вместе, подвели Евгения к кассе.

– Билеты есть?

– Куда?

Хотел сказать «куда‑нибудь»…

– В Приморск? – сорвалось с языка.

И тут, впервые за много дней, прошедших с тех пор, как он помахал Валерии в окошко уходящего в безвестность поезда, Евгений почувствовал облегчение – спокойную уверенность перед новым барьером, еще неведомым, но уже начавшим обретать реальные очертания.

– На какое число?

– На завтра.

Глава вторая

1

После не очнувшейся от зимней спячки Москвы, после унылых, вечно озабоченных чем‑то физиономий столичных жителей утренний Приморск казался Евгению чем‑то вроде Города Солнца Томмазо Кампанеллы. Ранний восход, несколько бурных встреч на перроне заставили его полной грудью вдохнуть непривычный, пахнущий йодом воздух и выдохнуть его вместе с былыми неприятностями. Перрон, вокзал и площадь перед вокзалом были чистыми и сухими. Люди в большинстве своем улыбались – то ли вследствие заложенного природой южного темперамента, разнящегося со столичным на всю тыщу верст, то ли оттого, что яркие вывески магазинов, неоновые рекламы, шикарные автомобили, нарядные лотки, оранжевый нимб на горизонте, предложения экскурсий и услуг на каждом шагу, перезвон гитарных струн с вокзальных ступеней были всамделишными и соответствовали весеннему настроению.

Чего боялся Евгений, так это взять да неожиданно проснуться; боялся, что кто‑нибудь грубой выходкой или неучастливым словом разрушит иллюзию свежести этого мира, никак не походившего на его представления о провинции, и вместо долгожданного цветного сна взору предстанет Россия‑мать, трижды проклятая и воспетая, а в душу вернется боль. Но ничего такого не происходило.

«Дурак, – корил он себя, глядя на широченные улицы и проспекты из окна экскурсионного «икаруса». – И надо же было торчать в Москве!.. Путешествие – вот панацея, вот чего не хватает недовольным своим бытием!..»

На время он даже забыл о цели своей поездки, а когда вспомнил, задался вопросом: а была ли она вообще, эта цель? Не вести же, в самом деле, самостоятельное расследование убийства, которым занимается прокуратура, не имея ни денег, ни жилья, ни прав? Очень даже может быть, убийц Козлова уже нашли, и картина теперь яснее ясного.

Экскурсия длилась час, за этот час город ничем не омрачил первоначального впечатления. Тут и там высились здания в строительных лесах – по рассказу экскурсовода, шла реставрация построек 50‑х; дома, построенные ранее, были снесены в прошлом десятилетии (морской климат сделал свое дело – подточил фундаменты, подгноил стены), и теперь на их месте вырастали суперсовременные коробки.