«Entre chienet loup»[1], – вспомнил Портнов. Так они говорили о сумерках в Алжире.

Тоненько позванивала ложечка в пустом стакане.

В ресторан вошли двое. Коротышка зыркнул по сторонам, задержал недобрый взгляд на Портнове. Тот отвернулся – знакомство с подобного рода попутчиками не входило в его планы.

Он вообще избегал знакомств. Работа в одиночку уменьшала риск.

Портнов медленно и смачно прожевал первый за сегодняшний день кусок. С момента включения в работу ел единожды в день, помалу и дорого: обильная пища притупляет реакцию разума.

По мере того, как пустела бутылка портвейна за столиком коротышки с рваной губой и татуировкой на левом запястье, взгляды его на Портнова учащались, необъяснимо нарушая мертвенное хладнокровие последнего.

– Я, майор, не сука, за столик с тобой не упаду, – просвистел коротышка проигранной в стос фиксой. – Подхарчишься – выходи, потолкуем.

Портнов сделал три неторопливых глотка чрезмерно сладкого кофе.

– Вы ошиблись, – сказал он, не поднимая глаз.

– Зачем мне эти зехера? И ты не макака: все хитришь, а жопа голая. Я твою личность в предсмертный час заместо святого на образе увижу. Или не ты меня в Инту на «пятнашку» отправил бурелом собирать?

Дожевывая на ходу и размахивая початой бутылкой перцовки, его напарник направился к выходу, увлекая коротышку за собой.

Верный привычке рассчитывать все до мелочей, по сантиметрам и секундам, в стечение обстоятельств Портнов не верил: непредвиденность для него означала провал. И хотя удостоверение инженера‑технолога, командированного на Приморский химзавод, давало уверенность в возможном объяснении с органами, случись такое – ничего не останется, кроме как лечь на обратный курс.

За почерневшим окошком замелькали огни станции. Портнов допил кофе, вытер рот носовым платком и направился в сторону, противоположную той, куда ушли собутыльники. Оружия при себе он не носил и сейчас пожалел об этом: вид вороненого ствола вполне мог охладить не в меру распалившегося урку.

Поезд сбавлял ход. На станции Портнов вышел. Расстояние в девять вагонов, отделявшее его от законного места, преодолел трусцой по перрону. Купе оказалось запертым изнутри на предохранительную защелку. В щель тянуло сивухой. Добрых пять минут ушло на то, чтобы достучаться до спящего попутчика.

В конце концов, на возникшую ситуацию стоило взглянуть с иронией: матерый, всю жизнь пробалансировавший на лезвии бритвы профи растерялся при виде вскормленного лагерной баландой зека. Нонсенс!

Он разделся, выключил свет и. запершись, лег.

Сказалась ли встряска от неприятной встречи, кофе ли, плохо забеленный молоком, оказался настоящим – не суть, но сон не приходил.

Работа предстояла сложная. Пульсирующая холодным светом звезда, которую ему предстояло снять с небосклона, щекотала самолюбие и пробуждала несвойственный азарт.

Поезд прибывал в половине шестого утра.

* * *

В четыре тридцать проводник прошел по вагону, бесцеремонно отпирая спецключом двери купе и выкрикивая: «Приморск!.. Подъезжаем!.. Белье сдаем!.. Кому билетики?..» У четвертого купе он задержался, потряс за ногу неистово храпевшего на верхней полке пассажира слева: «Гражданин!.. Станцию проспишь! Подъем!»

Изрядно выпивший накануне мужчина лет сорока пяти долго не мог прийти в себя, лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к звону в голове и стуку колес. Сосед его спал, отвернувшись к переборке и натянув одеяло на голову. Пьяный перевалился на бок, но полка оказалась уже, чем он предполагал. Инстинктивно вцепившись пятерней в соседнее одеяло, он стащил его вниз вместе с простыней, что несколько замедлило падение, но удар головой о столик был все же ощутимым.