-  Часто так собираетесь? - спросил я Антона Ивановича.

    -  Не знаю, я здесь недавно. Вторую неделю, как вступил в права.

    -  Пожаловали или наследство? - полюбопытствовал я.

    -  Наследство от дядюшки.

    Я вспомнил, что мне говорил сивобородый косец о том, что раньше деревня была не частная, а государева.

    -  Значит, дядюшке твоему пожаловали? За что?

    -  Государыня Екатерина Алексеевна за заслуги. Да вроде за Крымскую компанию, а там бог знает зачто. Я его почти не знал.

    -  А это что, дядюшкин гарем? - спросил я, показывая глазами на наших «гетер».

    -  Что дядюшкин? - не понял Антон Иванович.

    -  Гарем - это где жены живут у магометан, он еще сералем называется.

    Про «сераль» предок оказалось, слышал.

    -  Вряд ли. Хотя старик, по слухам, был большой аморет. Однако Бога боялся и свальный грех на душу брать поостерегся бы. Можно у Машки допытать. Так она все одно соврет.

    -  А вон та «Зарема» откуда взялась? - спросил я, показывая глазами на восточную красавицу, смотревшую на меня время от времени тяжелым горящим взглядом.

    -  От турка пленного дворовая девка нагуляла. Турка после войны отпустили, мать ее померла, а она так в девичьей и выросла. Девка, говорят, хорошая, работящая, только глупая очень. И звать ее не Зарема, а Акулинка.

    -  А вон та кто? - я показал на вторую, обратившую на себя внимание девушку, бледненькую, в линялом сарафане.

    -  Это Алевтинка, солдатка. Она здесь вроде парии. Не вдова и не мужняя жена. У дядюшки, говорят, казачок был. Везде он его с собой возил и баловал очень. А тот казачок возьми, да и закрути амуры с дядюшкиной фавориткой. Дядюшке донесли, ну он их за блудом и застал. И казачок мил, и фаворитка люба. Сгоряча прибил, а потом, по доброте душевной, простил обоих. Только казачка своего, чтобы не баловал, против воли женил на этой вот Алевтинке. Казачок же, как оказалось имел с фавориткой большой амур, да такой большой что, забыв страх и благодарность, они в ночь после его венчания убежали. Их, понятно, изловили, в колодках назад доставили. Дядюшка второй раз не спустил, посек, конечно, а потом фаворитку отправил на скотный двор, а казачка сдал в солдаты. Алевтинка так и осталась, ни девка, ни баба, ни вдова, ни мужняя жена. Она сама сирота, без роду и племени, собой неказиста, приданого никакого, вот мужняя родня ею и побрезговала, в дом не приняла. Так она в людской и осталась. Она девка смирная, нраву тихого и безответного, все ею и помыкают. Да тебе-то чего в ней, никак глянулась?

    -  Глянулась, - сознался я.

    -  Так она ж тоща и страховидна! - поразился предок.

    -  Это по-вашему она «страховидна», а по-нашему красавица. Ее одеть нормально, да примарафетить… Если у нее еще и фигура хорошая…

    -  Какой там хорошая, видел я ее в бане. Никакой нет в ней ни фигуры, ни ядрености, одна фикция. Не зря от нее муж в день свадьбы сбежал. Впрочем, скоро сам убедишься. А не пора ли нам, девицы, в баню - хмель выгонять! - вдруг громогласно провозгласил Антон Иванович, к полной моей неожиданности.

    Девушки радостно заверещали.

    -  Степка! - закричал помещик. - Баню протопили?

    В зал вошел Степка и доложил:

    -  Давно готова-с.