Подумав, я решил остаться. В конце концов, в кои-то веки выбрался из города, нашел красивое место, припасы с собой, а дома меня никто, кроме бывшей тещи, не ждет…

    Первым делом я решил искупаться, потом поужинать. До этого за весь день я съел два бутерброда и проголодался зверски. Я разделся и полез в воду. Река была довольно широкой, метров сорок-пятьдесят. Я выплыл на середину и лег на спину. Бледно-голубое, выцветшее от жары небо низко висело над лицом. В окружающем мире было что-то космическое: бесконечность, тишина и покой.

    Внезапно посторонний звук вернул меня к реальности. Где-то поблизости тоскливо замычала корова. Я огляделся. Совсем недалеко от места, где я оставил машину, вниз по течению, стоял ухоженный дом с сараями и службами. Я поплыл прямо к нему. Опять раздалось скорбное, протяжное мычание. Я вылез на берег в границе усадьбы и подошел к избе. Она, рубленная из толстенных бревен, черных от времени, была удивительно гармонична по объемам и украшена резными наличниками и фризами. Крутая четырехскатная крыша крыта дранью, изумрудной от покрывшего ее мха. Все выглядело капитальным, но очень старым.

    -  Хозяева! - закричал я. - Есть кто живой?

    Никто кроме коровы не отозвался. Она опять жалобно и призывно замычала. Я поднялся по резному крыльцу и толкнул дверь, которая без скрипа открылась.

    -  Есть здесь кто-нибудь? - позвал я в темноту сеней.

    -  А-а-а-а-а… - послышался, стон из глубины дома. Голос был женский, слабый.

    Обнадеженный тем, что своим явлением никого не испугаю, я прошел через просторные сени в горницу, слабо освещенную небольшими зашторенными марлевыми занавесками окнами. На лавке у стены ничком лежала женщина.

    -  Можно, хозяюшка? - спросил я, пытаясь в полутьме рассмотреть, что с ней случилось.

    Женщина, не поднимая головы, застонала, и хриплым голосом попросила:

    -  Мил-человек, водицы подай испить. Там в сенях кадка и ковш.

    Я вышел в сени, нашел кадку и, зачерпнув воду берестяным ковшиком, вернулся в комнату.

    -  Подай, будь добр, - попросила больная, не поворачиваясь и не поднимая головы. - В спину, будь она проклята, лихоманка вступила.

    Чтобы она смогла напиться, пришлось приподнять ей голову. Женщина жадно, с присвистом, выцедила воду, попробовал пошевелиться, не смогла и опять застонала.

    -  Давно вы так? - сочувственно, спросил я.

    -  Второй день лежу, думала, конец мой пришел, - ответила она и попросила: - Ты, добрый человек, сходил бы, скотину напоил, а то, поди, совсем извелась.

    Выслушав инструкции, я собрался уйти, когда хозяйка опять попросила:

    -  Подай еще водицы.

    Пришлось напоить ее в другой раз. Теперь она тянула воду с наслаждением, хотя и поспешно, волнуясь за скотину. Оставив хозяйку, я обошел подворье, натаскал воды корове, свиньям, наполнил поилку курам, и вернулся в дом.

    -  Напоил? - спросила женщина.

    -  Напоил. Так что с вами стряслось?

    -  Кадку с грибами в подпол опускала, да спину и надсадила. Не ведаю, как до лавки добралась. Лихо мне, добрый человек, видно, помирать буду.

    -  Погодите помирать. У вас радикулит или смещение позвонков. Нерв зажало, поэтому так больно.

    -  Да ты никак дохтур?

    -  Скорее фершал, - в тон ей ответил я. - Если не очень серьезно повредились, сам помогу, а не смогу, отвезу в больницу

    Относительно фельдшера я почти не соврал.