Необходимо объяснить бросающиеся в глаза симптоматические образования, раскрывая их происхождение; психические механизмы и процессы влечений, к которым приходишь таким путем, нужно не объяснять, а описывать. Чтобы из констатации относящихся к двум этим последним пунктам получить новые общие положения, требуется множество таких хорошо и глубоко проанализированных случаев. Получить их не очень просто, каждый в отдельности предполагает работу на протяжении многих лет. Стало быть, движение вперед в этой области может происходить лишь очень медленно. Однако возникает естественное искушение довольствоваться тем, чтобы у некоторого числа людей «поскоблить» психическую поверхность, а упущенное затем заменить умозрительным рассуждением, которое находится под патронажем какого-нибудь философского направления. В пользу такого метода можно выставить доводом также и практические потребности, но потребности науки нельзя удовлетворить никаким суррогатом.
Я хочу попытаться представить синтетический обзор сексуального развития моего пациента и могу при этом начать с самых ранних симптомов. Первое, что мы о нем узнаем, – это нарушение аппетита, которое я, основываясь на других случаях, все же со всей сдержанностью склонен расценивать как результат некоего процесса в сексуальной сфере. В качестве первой заметной сексуальной организации я должен рассматривать так называемую каннибальскую, или оральную, в которой на сцене все еще господствует первоначальная опора сексуального возбуждения на влечение к пище. Непосредственных проявлений этой фазы ждать не приходится, но ее признаки, пожалуй, становятся очевидными при возникших нарушениях. Ущербность влечения к пище – которая, разумеется, может иметь также и другие причины – обращает наше внимание на то, что организму не удалось справиться с сексуальным возбуждением. Сексуальной целью этой фазы мог бы быть только каннибализм, пожирание; у нашего пациента это проявляется через регрессию от более высокой ступени в страхе быть съеденным волком. Этот страх мы должны были перевести: что отец совершит с ним коитус. Известно, что в гораздо более позднем возрасте, у девушек в пубертатный период или вскоре после него, встречается невроз, который выражает отвержение сексуальности посредством анорексии; его можно связать с этой оральной фазой сексуальной жизни. На пике пароксизма влюбленности («Я мог бы тебя съесть от любви») и в ласковом общении с маленькими детьми, причем взрослый сам ведет себя как ребенок, вновь проявляется любовная цель оральной организации. В другом месте я высказал предположение, что отец моего пациента сам имел обыкновение «ласково браниться», что он играл с малышом в волка или собаку и в шутку угрожал ему, что его съест. Пациент лишь подтвердил это предположение своим странным поведением в переносе. Как только он, отступая перед трудностями лечения, обращался к переносу, он угрожал пожиранием, а впоследствии другими всевозможными истязаниями, что было лишь выражением нежности.
В словоупотреблении сохранился известный отпечаток этой оральной сексуальной фазы; говорят об «аппетитном» объекте любви, возлюбленную называют «сладкой». Мы помним, что наш маленький пациент тоже хотел есть только сладкое. Сладости, конфеты в сновидении обычно замещают ласку, сексуальное удовлетворение.
По-видимому, к этой фазе относится также страх (в случае заболеваний, разумеется), который проявляется как страх за жизнь и может привязаться ко всему, что ребенку представляется подходящим. У нашего пациента он использовался для того, чтобы побудить его справиться со своим нежеланием есть, более того, для сверхкомпенсации этого нежелания. На возможный источник нарушения у него аппетита мы можем напасть, если – на почве того много обсуждавшегося предположения – мы вспомним о том, что наблюдение за коитусом, от которого исходили многочисленные последующие воздействия, приходится на возраст в 1½ года, когда проблемы, связанные с едой, несомненно, еще не возникли. |