Падение, мир кружится, Гаррисон крепко зажмурил глаза.

– Прекрати падать! – приказал он себе. – Опускайся медленнее, плыви, лети, но прекрати падать.

Ощущение кружения замедлилось и прекратилось. Он открыл глаза.

Виадук падал мимо него – мимо нею! – все сооружение рушилось вниз в грохоте обломков и пыли, но Гаррисон плавно парил в сумрачном свете, как пушок семян чертополоха. И как виадук пошел вниз, так Гаррисон пошел вверх.

Также вверх поднялась Машина. Она поплыла в воздухе, когда он поднял ее с того места, где оставил, подтаскивая к себе силой своего сознания. Психомех больше не держал его, но он поддерживал Психомеха. И.., это было легко.

Высоко в воздухе он забрался на спину Машины и поехал на, ней над пропастью, вдоль ржавых рельс в углубляющийся мрак. Даже понимая, что Машина была мертва, зная, что теперь она – бездействующая бесполезная масса, он все таки нес ее с собой. Машина по своему была верна ему, и теперь он платил ей добром. Кроме того, она была с ним в том, другом сне, – сне о черном озере и черном замке, а Гаррисон знал, что все это ждало его в конце поиска.

Он очистил свое сознание от недавно нахлынувшего ужаса и осмотрел темнеющее небо. Он искал человека Бога Шредера, но нигде не увидел и следа его присутствия. Гаррисон погрозил кулаком небу.

– Приходи, если хочешь, человек Бог, и пусть победит лучший.

Затем он вздрогнул и распластался на Машине. Ему было холодно, он устал и был голоден. Ему надо найти пищу и убежище на ночь.

* * *

– Что? – Глаза Вятта расширились. – Нет молока? Но это абсурд, невозможно! – он сел прямо на кровати с черными простынями и потянулся за сигаретой. – Ты уверена? Там еще должны быть бутерброды в пластиковой коробке. Думаю, немного подсохшие, но еще съедобные.

– Ничего, – возразила Терри. – Ни молока, ни бутербродов. – Она пожала плечами. – Да и какая разница? Я могу выпить кофе и черным, и я не особенно голодна – ела вчера вечером. Но я думаю, тебе надо поесть. Скажи мне, чего бы ты хотел, и я приготовлю это для тебя. В твоем холодильнике еще достаточно еды. Ну, кроме молока и бутербродов...

– Мне надо взглянуть на этот холодильник, – он натянул пижамные брюки и вышел на площадку, Терри последовала за ним.

– Но почему это так важно?

– Послушай, я рассказывал тебе, что кто то накормил его, помнишь?

– Да, но...

– Я не знаю почему, и, конечно, не знаю как, но у меня вдруг появилось такое чувство, что я знаю, откуда взялась эта пища! Хотя понятия не имею, как он умудрился ее съесть и кто принес ее...

– Но.., это безумие!

– Терри, – заскрипел он зубами, – я понимаю, что это безумие. Здесь...

Он схватил ее, достал из кармана ее халата связку ключей, подвел к машинной комнате. Дверь была заперта в точности, как он оставил ее.

– Смотри! Один вход. Никаких окон. Никакого люка на чердак. Только один экземпляр ключей. Никто никак не мог попасть к нему. И все таки – черт бы его побрал! – он все еще живой там! Могу поспорить, он все еще живой...

– Но ты не знаешь этого.

– Нет, конечно, нет, – он опустил ключи обратно в карман ее халата. – Я пойду посмотрю его чуть позже. Сначала мне надо заглянуть в холодильник.

В кухне он кинулся к двери холодильника и уставился внутрь. Пластмассовая коробка из под бутербродов была там, где он ее оставил – пустая. Молочные бутылки стояли пустые, их крышки всосались внутрь. Вятт резко втянул воздух, начал лихорадочно пальцами ерошить волосы.

– Господи, Господи, Господи! – говорил он. – Я не верю этому.