Лун подтолкнул маленького консорта локтем и кивком указал на двух молодых воинов, которые пикировали мимо них, изогнув крылья так, чтобы развить максимальную скорость.

– Разве не здорово? – Лун уже знал, что ответит Горький, но не хотел, чтобы мальчик думал, будто он махнул на него рукой.

Горький, поедавший дольку какого то твердого желтого фрукта, помотал головой.

День снова выдался теплым, и через высокий тяжелый полог листвы пробивались яркие солнечные лучи. Лун и Горький сидели на одной из маленьких ветвей исполинского древа, серой и шершавой, шириной шагов в двадцать. Отсюда, со стороны, им открывался хороший вид на дупло, водопад и уровни садовых платформ.

Брат и сестра Горького, юный консорт Шип и юная королева Стужа, летали под струей водопада, кружась и петляя в потоках воздуха, который рассекала падающая вода. Еще в воздухе парили несколько воинов – некоторые патрулировали окрестности, а кто то просто вылетел размять крылья. Почти все они находились чуть дальше и кружили над поляной, что раскинулась под гигантской кроной древа.

Горький смотрел на летунов равнодушно. Для своего возраста он был слишком мал и в земном облике представал худым мальчишкой с темно бронзовой кожей, темными волосами и серьезными глазами. Одет он был в коричневую рубаху и штаны, которые были ему чуточку велики. Горький почти никогда не разговаривал, лишь шептался со Стужей и Шипом, но говорить он хотя бы мог, когда хотел. А вот летать ему, видимо, не хотелось совсем.

– Тебе тоже когда нибудь придется полететь, – заметил Лун. Ему не хотелось давить на мальчика, но он желал хотя бы понять, в чем дело. Горькому нравилось летать с Луном, прижимаясь к его груди, так что высоты и скорости он явно не боялся. Наверное, его страхи были как то связаны с гибелью Медного Неба. Горький, Стужа и Шип оказались единственными, кто выжил тогда, но Скверны захватили их в плен. Лун вызволил птенцов, после чего их приютили в Тумане Индиго. Ужасы, через которые они прошли, глубоко ранили троицу, но Лун все не мог понять, как это могло повлиять на отношение Горького к полетам.

Горький прислонился к руке Луна и вздохнул. Видимо, он устал от настойчивых попыток увлечь его.

Сегодня на нижних платформах собралось много арборов; они возились в садах, пропалывали сорняки и, наверное, рассказывали друг другу о том, будут они сейчас заводить детей или нет. В основном там собрались учителя и охотники. Те, кто принял земной облик, оделись в тканые сарафаны или кожаные юбки, которые было не жалко запачкать. Один арбор уже давно подбирался к Луну и Горькому, он собирал с ветви комки мха, которые свалились с верха кроны. Их сушили и использовали для плетения. Арбор был стар – на его чешуе уже появились большие серые пятна, а в некоторых местах виднелись грубые рубцы. Когда он наконец подошел к Луну и Горькому, то сказал:

– Здравствуй, консорт. Здравствуй, малыш. – Арбора звали Штрих, и его старость нельзя было назвать спокойной. Он переболел всеми хворями, что терзали старую колонию, был ранен, когда напали Скверны, и все это сильно его подкосило. Он отложил в сторону свою сумку и сел рядом с Луном и Горьким. Его кости заскрипели, и арбор охнул.

– Так, напомни ка, ты у нас кто? – спросил он у Луна.

– Лун, консорт Нефриты, – подсказал Лун. События далекого прошлого Штрих помнил гораздо лучше недавних, и он частенько путал Луна с консортами, которые либо уже умерли, либо много циклов назад улетели к другим дворам.

– Ах да, точно. Ты новенький. – Штрих посмотрел вниз и нахмурился. – Что это они там делают? В том бассейне.

Лун подался вперед и пригляделся. В нескольких сотнях шагов под ними несколько арборов чинили маленькую платформу. Та висела недалеко от водопада, и его брызги слегка ее подтапливали.