Она говорила сухим, едким тоном. Ньеман предпочел бы снова ощутить жгучую боль раны, нежели слышать такой голос. Он сконфуженно улыбнулся.

– Я хотел поговорить с вами о факультетской газете, для которой вы пишете.

– О «Темпо»?

– Да.

– Что именно вас интересует?

Ньеман помолчал. Фанни сложила оставшиеся салфетки в пакет и туго затянула повязку на голове комиссара. Полицейский продолжал:

– Я вот тут подумал, не случилось ли вам писать статью об одном странном происшествии в подвалах больницы, в июле месяце...

– О каком происшествии?

– Когда нашли карточки новорожденных в личных архивах Этьена Кайлуа, отца Реми.

Фанни принужденно усмехнулась.

– Ах, вы о той истории...

– Так вы писали статью на эту тему?

– Да, кажется... всего несколько строчек.

– Почему вы мне об этом не рассказали?

– Вы имеете в виду... что есть какая‑то связь между этим фактом и убийствами?

Вскинув голову, Ньеман громко повторил:

– Почему вы умолчали об этой краже?

Фанни неопределенно пожала плечами, продолжая обматывать голову комиссара бинтами.

– Ничто не доказывает, что такая кража имела место. Эти архивы – настоящая свалка, бумаги то теряются, то находятся... Неужели это так важно?

– Вы сами видели эти карточки?

– Да, я ходила туда, где хранятся коробки.

– И не заметили ничего необычного в этих документах?

– Например?

– Не знаю. Вы сравнивали их с оригиналами?

Фанни отступила назад. Перевязка была закончена. Она ответила:

– Это были листочки с каракулями медсестер. Ничего интересного.

– Сколько их там было?

– Несколько сотен. Я все‑таки не понимаю...

– Вы упоминали в своей статье имена, значившиеся на этих листочках, фамилии родителей младенцев?

– Да говорю же вам, я написала всего несколько строк!

– Можно посмотреть эту статью?

– Я их не храню.

Она стояла выпрямившись, высоко подняв голову и скрестив руки на груди. Ньеман продолжал:

– Как вы думаете, могли какие‑то люди ознакомиться с этими листками? Люди, желавшие найти в них свои имена или имена родителей?

– Я уже сказала, что не называла никаких имен. Кроме того, архивы сразу же были заперты на ключ. Но какое это имеет значение? Разве это связано с вашим расследованием?

Ньеман ответил не сразу. Избегая смотреть на Фанни, он задал ей следующий вопрос, больше похожий на удар ниже пояса:

– Ну, а вы... вы подробно ознакомились с этими бумагами?

Ответом ему было молчание. Полицейский поднял глаза: Фанни не двинулась с места, но казалось, она теперь где‑то очень далеко. Наконец она глухо промолвила:

– Я ведь уже сказала, что да. Чего же вам еще?

Поколебавшись какую‑то долю секунды, Ньеман сказал:

– Я хочу знать, нашли ли вы там имена своих родителей. Или их дедушек и бабушек.

– Нет, не нашла. Что означает ваш вопрос?

Комиссар молча встал. Теперь они стояли оба, лицом к лицу, как враги, бесконечно далекие друг от друга. Ньеман мельком увидел свою забинтованную голову в зеркале в другом конце комнаты. Взглянув на девушку, он виновато сказал:

– Спасибо. И простите меня за этот допрос.

Взяв свой плащ, он добавил:

– Как это ни дико звучит, я уверен, что те карточки стоили жизни одному из полицейских, ведущих наше расследование. Молодой лейтенант, совсем мальчик, только начал работать. Он хотел изучить эти бумажки. И его убили, чтобы помешать сделать это.