– Какая нелепость!

– Нелепость? Ну, не знаю. Я тоже собираюсь просмотреть эти архивы и сравнить листки новорожденных с их картами.

Он стал натягивать свой мокрый изодранный плащ, но Фанни остановила его:

– Погодите, вы не можете ходить в этих жутких лохмотьях! Я сейчас...

Она вышла и скоро вернулась, неся водолазку, свитер, утепленную непромокаемую куртку и такие же брюки.

– Это вам не очень‑то пойдет, но по крайней мере будет сухо и тепло. А главное, наденьте это...

И она решительным жестом напялила на его забинтованную голову шерстяной шлем, завернув края над ушами. Ньеман смешно хлопал глазами под этим нелепым головным убором. Внезапно и он и Фанни расхохотались.

И сразу же они вновь почувствовали себя сообщниками, друзьями, словно разделявшая их стена недоверия мгновенно растаяла. Однако миг спустя Ньеман серьезно сказал:

– Мне нужно идти. Продолжать поиски. Разобраться в архивах.

Комиссар не успел среагировать. Фанни вдруг обняла его и впилась поцелуем в губы. Ньеман судорожно напрягся, его обдало жгучим жаром. Он так и не понял, что это было – новый приступ лихорадки или касание маленького, горячего, как огонь, язычка, раздвинувшего его губы. Закрыв глаза, он через силу прошептал:

– Расследование... Я должен продолжать расследование...

Но он уже лежал навзничь на полу.

X

51

Карим сорвал ленту полицейского ограждения и опустился на колени перед дверью склепа, так и оставшейся приоткрытой. Надев перчатки, он сунул руку в щель и резко потянул дверь на себя. Она отворилась. Не колеблясь, сыщик зажег фонарь и скользнул внутрь. Согнувшись под низким сводом, он спустился по ступеням. Луч света заиграл отблесками на черной поверхности воды: струи дождя, попадая в открытую дверь, залили склеп чуть ли не до потолка, образовав настоящее озеро.

Карим сказал себе: «Ну что ж, у меня больше нет выбора». Затаив дыхание, он вошел в воду, разгребая ее правой рукой, по‑индейски, и держа фонарик в левой. По мере того как он продвигался вперед, шум дождя становился все глуше, а запахи гнили и плесени, наоборот, усиливались. Сыщик вытянул шею, стараясь держать голову над водой. Он то и дело оскальзывался в жидкой грязи и сплевывал попадавший в рот мусор.

И вдруг в его голову толкнулось сзади что‑то твердое. В панике Карим вскрикнул и медленно обернулся, пытаясь взять себя в руки. Рядом с ним на воде, словно лодка, колыхался маленький гроб.

Сыщик мысленно повторил: «У меня больше нет выбора». Он зажал фонарик в зубах и обогнул гроб вплавь, внимательно разглядывая его со всех сторон. Крышка была прикреплена несколькими винтами, но теперь он увидел то, чего не успел заметить в прошлый раз, когда его накрыл сторож. Дерево вокруг винтов было слегка раскрошено, а краска облупилась. Вполне вероятно, что гроб открывали. «У меня больше нет выбора». Карим вытащил из кармана складные клещи‑отвертку и начал отвинчивать крышку. Наконец он вынул последний винт. Стукаясь головой о свод (прибывавшая вода уже доходила ему до плеч), он с трудом отодвинул крышку, вытер рукавом глаза и, задержав дыхание, посмотрел в гроб.

Ужас едва не свалил его с ног: детского скелета в гробу не было. Так же, как и следов осквернения. Гроб был до краев заполнен мелкими белыми косточками. Кладбище грызунов. Тысячи высохших скелетиков. Тысячи крошечных остроконечных черепов. Тысячи ребрышек, загнутых, как хищные когти. Тысячи спинных позвонков.

Едва держась на ватных ногах, вцепившись одной рукой в край гроба, Карим протянул другую к этому жуткому костехранилищу. В свете его фонаря миниатюрные скелеты выглядели какими‑то доисторическими существами.

И в этот миг за его спиной прогремел голос, заглушивший барабанный стук дождя:

– Зря ты пришел сюда, Карим.