Пушкин указывает Чаадаеву, что своим культурным превосходством западное духовенство, как и вся Европа обязана России; духовное развитие Европы куплено ценой порабощения монголами России. «Этим, — пишет Пушкин, — была спасена христианская культура. Для этой цели мы должны были вести совершенно обособленное существование, которое… сделало нас чуждыми остальному христианскому миру… Наше мученичество дало католической Европе возможность беспрепятственного энергичного развития».

В противовес Чаадаеву, Белинскому, Герцену, Бакунину, Пушкин дает очень высокую оценку православному духовенству эпохи существования патриаршества. Петр I и затем Екатерина II — вот кто по мнению Пушкина виновны в том, что православное духовенство оказалось ниже предъявляемых ему православием задач. «Бедность и невежество этих людей, — пишет Пушкин, — необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность заниматься важною сею должностью. От сего происходит в народе нашем презрение к попам и равнодушие к отечественной религии».

Спор Пушкина с Чаадаевым имеет колоссальное значение в истории развития русского национального мировоззрения после совершенной Петром революции: это спор гениального русского человека, который первый духовно преодолел тлетворные идеи вольтерьянства и масонства — с русским, оказавшимся в один из периодов своего умственного развития целиком во власти европейских идей и судивший Россию с точки зрения европейца.

Письмо Пушкина Чаадаеву, написанное незадолго до смерти, является выражением взглядов духовно созревшего Пушкина на прошлое, настоящее и будущее России. В монографии о Чаадаеве М. Гершензон заявляет. что если бы до нас не дошло ни одно из поэтических и прозаических произведений Пушкина, а один только его ответ Чаадаеву, в котором он изложил свои исторические взгляды на Россию и Европу, то и этого было бы достаточно, чтобы признать его гениальным человеком Николаевской эпохи.

VIII

Историки и литературоведы — члены Ордена всегда умалчивают о том важном обстоятельстве, что в то время, когда Пушкин писал в 1836 г. свои возражения на «Философическое письмо», Чаадаев в это время думал уже так же, как и Пушкин.

Он, например, писал гр. Строганову: «Я далек от того, чтобы отрекаться от своих мыслей, изложенных в означенном сочинении», «но верно также и то, что в нем много таких вещей, которых я бы не сказал теперь». И это не было официальное отпирательство, потому что А. И, Тургеневу Чаадаев пишет, что мысли высказанные в опубликованном по инициативе Надеждина «Философическом письме» есть «убеждение, уже покрытое ржавчиной и только того и ждало, чтобы оставить место другому, более современному, более туземному» (то есть более национальному по своему характеру убеждению. — Б. Б.). Еще более ясно, что Чаадаев в 1836 году пришел уже к совершенно другим. противоположным взглядам из его следующего письма к брату: «Тут естественно приходит на мысль то обстоятельство, что это мнение выраженное автором за шесть лет тому назад, может быть, ему вовсе теперь не принадлежит, и что нынешний его образ мыслей, может быть, совершенно противоречит его мнениям». И это было действительно так. Еще до напечатания писем в «Телескопе», в 1833 году Чаадаев подал Имп. Николаю I записку о том, что образование в России должно быть организовано иначе, чем в Европе, мотивируя это тем, «что Россия развивалась совсем по иному и что она должна выполнить в мире особое назначение. Я считаю, что нам следует себя отделить как мнениями науки, так и мнениями политики (то есть иметь свою русскую политическую идею. — Б. Б.), и русская нация, великая и сильная, должна, я считаю, во всех вещах не получать воздействия прочих народов, но оказать на них свое собственное воздействие».