— Люся! Я думала, вы милая и интеллигентная девочка. Что это такое? Это оскорбляет чувства посетителей! — басом а-ля Раневская протрубила Безбородова.

— Но Надежда Петровна! Это же стихи… Их классик написал — поэт Маяковский…

К счастью для Люси, присутствовавший при этой беседе потенциальный путешественник очень развеселился. И даже попросил у Люси распечатать для себя такой же.

— Повешу в отделе продаж! — объяснил он.

Надежда Петровна решила проявить терпимость — раз клиентам нравится, возможно, это действительно стоящая бумажка. Кто ее знает, эту молодежь, может, у нее совсем другие понятия о приличиях. Г-жа Безбородова даже смогла выдавить из себя смешок. Картинка осталась висеть.

Люся притаилась в своем углу и внимательно прислушивалась ко всем звукам. Впрочем, сегодняшний звукоряд не отличался особой оригинальностью: как всегда, стучали клавиатуры и слышался шорох бумаг. Звонили телефоны, и Люсенька, Галя, Митя и одышливый толстяк Овсиенко расхваливали невидимым собеседникам египетские отели, турецкие пляжи и чешское пиво.

Леночка, деловито перекладывая бумажки, симулировала бурную деятельность, а сама оплакивала в телефон свою скончавшуюся накануне морскую свинку:

— Нет, Кать, не ходила. Ну я же тебе говорила — я из-за свинки так расстроилась… Ну откуда я могу знать, что там было, если я дома сидела? Я думаю, что если бы у тебя любимая морская свинка умерла, ты бы вообще три дня дома сидела и ревела! Как ты не можешь понять! Ведь ты же знала Щапу! Между прочим, это ты мне ее притащила, когда у твоего папаши обнаружилась аллергия на шерсть!

По всей видимости, слово взяла Леночкина собеседница — г-жа Зайцева замолчала и закивала головой, потом вдруг нервно повела плечиком:

— Ну как куда? Закопала. Упаковала в полиэтиленовый пакет, плотно перевязала, чтобы никакого запаха, уложила в коробку из-под туфель. Катька, я ей даже полотенчико постелила на донышко, вот. И вечером, когда стемнело, закопала в парке рядом с домом.

Девушка на том конце провода, по всей видимости, имела иное представление о похоронных ритуалах для почивших вечным сном морских свинок, потому что Ленка принялась энергично оправдываться:

— Кать, ну я же не дебил! — Леночка выговаривала «дэбыл». — Я выбрала тихий уголок под деревьями, подальше от тропинок. Там дети совсем не копаются. Их туда вообще не пускают из-за крапивы.

Но Катя, очевидно, продолжила обличительное выступление, потому что г-жа Зайцева брезгливо предложила:

— Ладно, хватит на эту тему. Скажи лучше, как там твой диализ? Сегодня поедешь? Бедняжечка, поскорей бы уже операция, правда? Я буду тебя навещать в больничке. А завтра ты что? Понятно. Давай тогда у метро пересечемся— ты вернешь мне моего Стогова, а я тебе Пелевина и брошки, договорились? Только ты извини уж, пожалуйста, я там на него нечаянно кофею немножко пролила. Совсем капельку. Ну вот и славно, я так и знала, что ты не расстроишься! Я тебе еще позвоню и скажу, во сколько. Ну и ладненько, пока!

Леночка положила трубку, и прислушиваться стало совершенно не к чему. К счастью, Зайцева не давала конторе заскучать. Она снова схватилась за телефон.

— Андрей, привет! — замурлыкала она в трубку. — Это Лена Зайцева, помнишь такую? Ну да, та самая.