Распахнув плащ, он развязал пояс рубашки и повязал им лоб. Повязка прикрыла его брови и, что ещё важнее, скрыла острые кончики его ушей.

– Полагаю, – сказал он, – североамериканцы двадцатого века примут меня за выходца из дальней, но не инопланетной, страны.

Джеймс Кирк одобрительно кивнул.

– Это чрезвычайно примитивная и параноидальная культура. Мистер Чехов, выдайте каждой группе фазер и коммуникатор. На связь выходим только в самых крайних случаях. – Джим обвёл присутствующих взглядом, убеждаясь, что они полностью уяснили предстоящую опасность. Учитывая страхи землян двадцатого века, будет, пожалуй, лучше, если его люди не будут выглядеть столь официально. – Чехов, Ухура, вам лучше снять эмблему Звёздного Флота.

Они понимающе кивнули и последовали его указанию.

– Есть вопросы? – спросил Кирк.

Никто не произнёс ни слова.

– Отлично. Давайте возьмём то, зачем прилетели, и уберёмся отсюда. Наш мир ждёт нас.

Утро понедельника хуже всего, если дело касается мусора. Скребя толстыми перчатками по асфальту, Джэви сгрёб разбросанный мусор и запихал его в урну. Вообще-то они с Беном должны были только забирать мусор из урн, но Джэви больно было смотреть, как всякий раз после уик-энда Голден-Гейт-Парк захламлён мусором, поэтому он иногда позволял себе нарушить правила.

Изрыгая выхлопные газы в туманный, с запахом моря воздух, мусоровоз задним ходом приблизился к Джэви. Вскинув урну на плечо, Джэви опорожнил её в мусородробилку. В течение первых недель на этой работе он каждый день придумывал для машины другое название, но, в конце концов, не так уж много названий можно придумать для дробящих всё зубов и перемалывающих челюстей. Больше всего ему нравилось сравнение мусороперерабатывающей машины с прессом, давящим брошенные автомобили. Отходы мелкие и отходы крупные. Но эту идею он ещё не отшлифовал как следует. Что бы ещё такого придумать? Он попробовал сравнить неотшлифованную метафору с бесконечным романом, который он писал, точно так же, как пытался сравнить мусородробилку и дробилку автомобилей. Мелкое неоконченное дело и главное неоконченное дело. Может, ему следует выбросить свою рукопись в мусородробилку.

Ты перегибаешь палку с символизмом, Джэви, сказал он себе.

Подняв вторую урну, он опорожнил её в мусородробилку.

Порой Джэви подумывал, а не стать ли ему опять учителем. Но он знал, что тогда не сможет уделять своему роману столько времени, сколько сейчас. Ему нужен именно физический труд. Теперь работа над книгой продвигалась намного быстрее. Но закончить её он всё ещё не мог.

Встав сзади на подножку мусоровоза, Джэви выждал до следующей остановки, где их ожидал целый ряд урн. Бен вышел из кабины и присоединился к нему.

– И что дальше? – спросил он.

Джэви рассказывал ему отрывок из своего будущего романа. Все книги для начинающих авторов, и все известные ему преподаватели, обучающие, как следует писать, в один голос утверждали, что те, кто рассказывают о своих будущих книгах, никогда не могут написать их. Много лет Джэви верил этому и никогда ничего никому не рассказывал прежде, чем написать это. Но недавно он встретил писателя – настоящего писателя, чьи книги издавались и продавались.

«На самом деле всё совсем не так, Джэви, – сказал ему этот писатель. –  Никогда не слушай тех, кто говорит тебе делать так же, как они. Не позволяй другим навязывать тебе свои правила. Они норовят тебя зажать. В нашем деле правил не существует». Тот писатель был пьян, так что, возможно, всё это была чушь, но ради эксперимента Джэви нарушил этот непреложный писательский закон и стал рассказывать о том, что собирается написать. Рассказывать Бену. А потом возвращался домой и писал это. Он ещё не продал написанное, но, по крайней мере, он его закончил.