А в руке Китрин лежит письмо, написанное зелеными чернилами на бумаге гладкой, как пролитые сливки, — письмо, запрещающее ей какую бы то ни было деятельность. Девушка раскрыла его в очередной раз и перечла. Текст, конечно, зашифрован, но после всех лет, проведенных над документами и записями магистра Иманиэля, слова читались свободно.

«Магистра Китрин бель-Саркур, вам надлежит немедленно прекратить все переговоры и заключение сделок от нашего имени. Наш верховный ревизор и представитель главной конторы банка, Паэрин Кларк, свяжется с вами в ближайшее время. До встречи с указанным лицом вам ни под каким видом не позволяется размещать либо принимать денежные вложения и займы, а также вступать в деловые договоренности с партнерами».

Внизу стояла подпись самого Комме Медеана — неровные буквы, выведенные подагрической рукой старика. Письмо пришло неделю назад, Китрин никому его не показывала. Первое известие от головного банка не несло в себе ничего нового: как она и предвидела с самого начала, к ней присылают ревизора. Он вернет банку средства, потерянные Ванайями, и на этом кончатся все ее мечты о том, чтобы оставить банк на плаву и провести его к успеху, как лоцманские лодки сейчас проведут в бухту торговые корабли. Она вновь станет собой. Не погонщиком Тагом, прячущимся в тени со своей контрабандой, и не магистрой Китрин. Только теперь с ней не будет ни Безеля, ни Кэм, ни магистра Иманиэля. Ни Ванайев.

А на такое она не пойдет.

Китрин легко перевела дух — так, что даже вздохом не назовешь, — и разорвала страницу пополам. Потом еще пополам. И еще. Когда письмо распалось на мелкие клочки, каждый из которых вмещал лишь цифру или букву условного кода, девушка бросила их через парапет набережной. Обрывки закружились под ветром.

Лоцманские лодки уже сновали между торговыми судами — там лоцманы окликали капитанов, те что-то отвечали, и под взглядом Китрин первый из кораблей двинулся вперед, к берегу, словно делая последний шаг в долгом ежегодном путешествии. Девушка отвернулась и пошла обратно к банку.

Двери стояли открытыми — ради прохлады. Завидев хозяйку, переступающую порог, Жук поспешно вскочил, словно его застали за ненужным занятием. Позади него потянулся и широко зевнул Ярдем.

— Где ты была? — спросил капитан Вестер.

— Где и все горожане. Смотрела на прибывшие корабли, — ответила девушка. В мозгу царила странная легкость, почти до головокружения.

— Твой маэстро прислал из кофейни уже трех посыльных — ты ему нужна.

— И что вы ответили?

— Что ты занята и вернешься после полудня. Я ошибся?

— Вы? Такого не бывает, — заявила Китрин и в ответ на подозрительный прищур капитана звонко рассмеялась.

Несмотря на жару, для приема во дворце наместника Китрин надела темно-синее платье с длинными рукавами и высоким воротом, а волосы уложила под мягкий чепец, заколов его серебряной шпилькой с лазуритом — чуть ли не последней из ванайских драгоценностей. Наряд больше подходил для прохладной осени: в летнюю жару по спине стекала струйка пота, но появляться перед Кахуаром Эмом в более открытом платье девушка не хотела, а уж надевать подаренное им ожерелье или брошь и вовсе было ни к чему.

Встретившись с Китрин в коридоре, ясурут-полукровка отвесил ей официальный поклон, и лишь усмешка в углах губ и блеснувшие глаза напомнили о проведенных вместе ночах. Знакомые изгибы тела угадывались даже под золотистой рубахой, застегнутой у горла черными эмалевыми пуговицами. Интересно, что будет с их связью теперь, когда они уже не соперники…

На пороге их встретила поклоном бледная служанка-циннийка. В центре зала возвышался темный стол, ветви деревьев за окнами создавали иллюзию тени и прохлады.