Он хотел сказать, что любит ее, но слова, которые юноша готовил много ночей, куда‑то потерялись. И все равно ему было хорошо сейчас. И Нифру не отнимала у него свою руку.
Где‑то в саду затрещала цикада.
– Мне пятьдесят шесть лет, Фаргал, – тихо сказала Нифру. – Вчетверо больше, чем тебе, мой мальчик.
Но он только улыбнулся и покачал головой. Ему было все равно, сколько ей лет.
– Ты самая красивая.
Фетсианка откинула голову назад, коснулась свободной рукой шеи.
– Пройдет еще несколько лет, и моя кожа уже не будет гладкой, – сказала она. – Мы, женщины Фетиса, очень быстро теряем красоту… когда наступает срок.
– У тебя самая великолепная шея в Эгерине!
Нифру улыбнулась. Слова Фаргала польстили ей. У нее на родине красота шеи ценилась более, чем красота ног или груди.
– Мы тоже любим тебя, – проговорила женщина. – Я и Тарто. Я легла бы с тобой, если бы думала, что ты хочешь только этого. Но ведь это не так?
– Нет. – Фаргал нехотя отпустил ее руку. Ему показалось, что душа его – ночной мотылек, вьющийся вокруг огня.
– Ты вырастешь и будешь любить многих, многих женщин, – ласково проговорила Нифру.
– Нет.
– Да. Мы оба знаем: у тебя особенная судьба. Но очень скоро ты станешь мужчиной и получишь все, что положено мужчине. А я только старая колдунья из Фетиса! – Нифру засмеялась, но смех ее не был веселым.
– Нифру, – прошептал Фаргал. – Нифру…
– Мы были вместе, когда начинали путь, – нараспев произнесла фетсианка. – Мы шли сквозь сон на свет, потому что иначе было нельзя. И звук шагов проглатывал белый вязкий туман. А мы все шли и шли, потому что иначе было нельзя. А мы все шли и шли, забывая о тех, кто отстал. Да, мы оставляли их – иначе было нельзя. И был туман вокруг все так же влажен и густ. И тысячи шли впереди нас. Не их ли прах на песке? А мы все шли и шли, растворяясь в молочной мгле. Шли прямо в бездну… на свет, мы шли на свет. И эхо наших шагов обманывало… не нас. А тех, кто следом… Жаль. Но иначе было нельзя, – это написал придворный поэт Императора Тауш‑Де три века назад. – Нифру сложила карту и отодвинулась от юноши. Ладони у нее повлажнели, и она вытерла их о край туники. – На старофетском, конечно, звучит намного красивей… Не обижайся на меня, Фаргал!
– Я не обижаюсь, – отрывисто бросил юноша, поднялся и вышел из беседки.
А Нифру осталась. И слезы блестели на ее ресницах. Но Фаргал этого уже не видел.
Глава одиннадцатая
Через восемь дней на небольшом двухмачтовике с громким именем «Покоритель вод» труппа отплыла в Фагор, город‑порт, расположенный в устье реки Верталн. А пять месяцев спустя фургоны цирковых были уже далеко на западе, у подножия Ашшурова хребта. Это было последнее путешествие Фаргала с труппой Тарто. Но ни он сам, ни кто‑либо из цирковых об этом не знал.
Была середина месяца Долгих Ночей. В эту пору в верховьях Вертална дует холодный западный ветер и по утрам искристый иней серебрит траву. Узкая дорога большей частью вырублена прямо в скале, и порывы ветра треплют верх фургона с такой яростью, что кажется, вот‑вот сорвут его, а людей сбросят в пропасть. Но это только кажется. Фургоны цирковых, сработанные из крепкого дерева, с бортами, обшитыми железом, ветру не по зубам.
Дорога местами настолько узка, что не разъехаться двум повозкам. Предусмотрительные возчики высылают вперед человека, чтобы проверить, свободен ли путь. Зато это самая безопасная дорога в Эгерине. По меньшей мере дважды в день попадаются навстречу воинские разъезды, охраняющие «серебряный» путь, а заодно высматривающие беглых рабов – ведь никакая охрана не может надежно запереть императорские серебряные рудники. |