Цехи походят на оранжереи. Девчата — такие же, как Тоня, Дина, Галя, только в брючных костюмах, веселых косынках, — управляют машинами, создают чудо, именуемое печатным словом.

— А это наш лучший ретушер, — останавливается Севастьян Прохорович возле мужчины лет сорока, с темными, лакового блеска, гладко зачесанными волосами и живыми глазами. — Владимир Иванович, как видите, воссоздает иллюстрации художника Верейского к «Тихому Дону».

Горожанкин ведет послушный табунок учениц дальше. В некотором отдалении от молодого рабочего в синем берете, с тонким лицом и бледными губами, почтительно говорит:

— Пробист. Михаил Семенович. Имеет знак «Лучший печатник республики».

Дина посылает «лучшему печатнику» лучезарную улыбку, чем смущает его.

Тоня задержалась у строкоотливной машины.

Девчонка с веселыми глазами под сросшимися бровями, в оранжевой костюмной паре, легким прикосновением пальцев к клавиатуре вызывала буквы, и они проворными свинцовыми каплями скатывались в желобок, вытягивались, словно на перекличку, ровной строкой.

Вот бы посмотреть наборщице тете Клаве!

В учительской, не в пример обычным средним школам, накурено и полно мужчин.

На этот раз среди них только одна женщина — преподавательница литературы Зоя Михайловна Рощина. Она всего три года как окончила университет, из нее еще не выветрилось что-то студенческое. Может быть, потому, что не успела выйти замуж, не обременена семьей, а возможно, это от живой натуры Рощиной, острого ее языка.

В училище Зоя Михайловна всегда приходит в лучших своих нарядах, как на праздник. Сейчас на ней белые туфли на высоком каблуке, пожалуй, слишком высоком для ее роста.

У Зои Михайловны зеленые, миндалевидные глаза, широкие губы, полная грудь при тоненькой талии, солнечные протуберанцы волос. Она не носит колец, брошек, ожерелий, свежее лицо ее не требует парфюмерных ухищрений.

Филолог Рощина одержимый: знает наизусть десятки поэм и сотни стихотворений, выпускает рукописный журнал, создала литературный музей. Этой зимой ее вызывали в Москву, на чтения в Академию педагогических наук и там советовали положить свой реферат в основу диссертации.

В горном деле есть выражение «обогатить руду» — Зоя Михайловна считала, что призвана не только давать завтрашним рабочим образование, но и обогащать, облагораживать их характеры, вызывать «эмоциональный подъем», «нравственное прозрение», по выражению Твардовского. Поэтому, ведя беседу о лауреатах Ленинской премии, она приносила в класс магнитофонную ленту с песней Расула Гамзатова «Журавли», а говоря о Теркине — показывала кинокадры о войне.

Рощина люто ненавидела ученические сочинения, составленные из фраз, понадерганных из книг, и охотно, даже с ожесточением, ставила в таких случаях «колы».

Если чувствовала, что парень не любит читать «по программе», говорила:

— Читай просто, книгу за книгой, Горького, Есенина, Фадеева, а потом мы вместе разберемся.

Понимала, это в нем бунт против «школярства», и старалась разбудить живую мысль.

Алпатов признался ей вчера:

— Меня не интересуют дворянские переживания тургеневских героев…

Уж не от Середы ли это идет?..

Рощина сидела в углу учительской, прозванном «педоазисом», может быть, за особый уют, придаваемый лампой на овальном столике и удобными креслами.

Напротив покуривал Середа, глядел пристально, словно желая смутить. Рощина, прекрасно понимая нарочитость этого взгляда, отвечала насмешливой полуулыбкой.

— Известны системы, — ладонью подправив прическу у виска, сказал Константин Ивановну — капиталистическая, социалистическая и наша.