Только просят, чтобы ты их принял для важного разговора, — сказал Стоум.

— Так и не говорят? — с легкой насмешкой проговорил Гостомысл.

— Не говорят, — сокрушенно кивнул головой Стоум. Он взял первый свиток, и стал его разворачивать для чтения. Однако прежде чем прочитать его, все же сказал: — Судя по их словам, они хотят говорить об управлении городом.

— А чего говорить об управлении городом? Князь глава племени, а значит, высшая власть над ними, — сказал Гостомысл.

— Не знаю, что их не устраивает. Ну так если встретишься с ними, князь, то сами скажут, — проговорил Стоум.

«Обиделся старик», — догадался Гостомысл, поморщился и вздохнул.

Не было для него никакой загадки в желании старшин поговорить с ним об управлении городом. Он ожидал этого разговора с момента освобождения города.

Разговор нужный и для него, но, скорее всего, он будет крайне неприятный: старшины во всех городах тянули власть на себя и старались князя держать подальше от своих дел.

Но с таким князем, каким был Буревой, они не больно баловали. Князь Буревой был не просто военным вождем, а главой всех словен. Он держал власть жестко — за каждую потраченную деньгу старшины отчитывались перед князем.

А когда он уходил в поход, он оставлял за себя посадника.

Жесткий контроль, естественно, вызывал недовольство старшин.

Гостомысл подумал, что, возможно, желание городских старшин избавиться от княжеского контроля и стало причиной их нежелания защищать город от разбойников.

Медвежья лапа совершил ошибку, подняв восстание горожан до подхода княжеской дружины, и теперь это дает знать — многие горожане, по крайней мере часть старшин, считают, что они сами изгнали захватчиков. Таким образом, Гостомысл в их глазах уже не был освободителем, а потому не мог считаться таким же вождем, как его отец.

Теперь, используя оплошность Медвежьей лапы, старшины почувствовали возможность осуществить свою давнюю мечту и ограничить власть князя.

Будь у Гостомысла дружина посильнее, они бы не отважились на это. Но дружина была слаба.

«Что же, — подумал Гостомысл, — победа добывается не одной только силой».

— Старшины пусть ждут меня в горнице. Я буду с ними говорить. А пока — читай, боярин, — сказал Гостомысл.

Стоум покосился на него и удивился спокойствию: «Неужели Гостомысл так и не понял, какой подвох ждет его?»

Хотел пояснить Гостомыслу опасность ситуации, но передумал, — если молодой человек сам не понимает необходимости слушать советы старших, то пусть наступает на грабли. А когда надоест получать шишки, начнет думать.

Стоум спрятал глаза под мохнатыми бровями и начал читать монотонным голосом.

Это были сведения о запасах, хранящихся на княжеских складах, о ценах на рынке. Тут же были записки, присланные из других городов.

Чтение шло неторопливо. По ходу чтения Гостомысл давал указания, а Стоум их аккуратно записывал.

Когда Стоум закончил чтение, Гостомысл сказал, что будет одеваться для выхода. Стоум поклонился и ушел.

— Тебя встревожил приход старшин, князь? — спросил Ратиша, прикрыв за боярином дверь.

— Встревожил, — коротко сказал Гостомысл и ушел в умывальную комнату.

Объяснять Ратише, что его беспокоило, он не стал: Ратиша надежный человек, но в хитросплетениях, там, где теряется даже опытный Стоум, не разбирается.

— Тебе помочь? — спросил Ратиша через открытую дверь умывальной комнаты.

— Не надо. Скажи Милане, что я проснулся, — ответил Гостомысл. — И прикрой дверь.

Ратиша прикрыл дверь и заглянул в комнату, где хранились княжеские наряды. Милана с двумя девками-швеями уже ждала князя.