Оно же искажало фигуру, делая носителя маски неузнаваемым. Именно эта модификация «Обмана Взора» заставляла светиться глазные прорези масок наёмников.
Главный служитель не мог меня узнать, но я почему-то чувствовал, что он прекрасно осведомлён о моей личности.
Я погасил во внутреннем взоре озарение из маски и отстегнул её крепление от ворота халата.
— Ага, муж нашей Нау? — осклабился главный служитель.
— Это что-то меняет?
— В последний раз мы встречались, когда нарекали в этом храме твоего сына.
— Уважаемый, Внутренний Голос тебе изменяет? В последний раз ты видел меня сегодня утром, когда прятался от меня в подвале моего дома.
Служитель усмехнулся.
Я продолжил:
— Я объяснил, почему не могу посещать храмы Двенадцати Тысяч Создателей. Вы готовы мне помочь?
— Как я уже сказал, ты поступил правильно, придя в наш храм.
— Вот об этом я и хотел бы предупредить. При всём уважении к Всенаправленному, я не намерен плясать вокруг его изваяния или читать его высказывания в изгибах дыма.
Главный служитель поправил остроконечную шапку:
— Полагаешь, мы любого допускаем к прямому пониманию Путей Всенаправленного? Не всякий достоин служить в храме.
— Я готов оплатить труды моваховцев…
— Кого-кого? — изумился служитель.
— Прошу прощения, оговорился — следующих за Всенаправленным. И оплачу по той цене, какую берут храмовые герои Двенадцати Тысяч Создателей.
— Плату мы не берём. Только чистосердечные пожертвования.
— Понял.
Я едва удержался, чтобы не добавить: «Хотя моя жена нажертвовала в ваш храм сотни тысяч моих золотых граней».
Главный служитель взял паузу, вероятно, прислушиваясь к напоминаниям Внутреннего Голоса.
— Хорошо, Самиран из рода Саран. Я, Хази, главный служитель храма Всенаправленного Ветра Моваха, буду читать твои Пути и растолкую равновесие.
Я не стал спрашивать, хватит ли у Хази Морального Права — священник говорил уверенно.
— Во имя всех направлений, — торжественно произнёс Хази.
— И во славу Дивии, — добавил я.
✦ ✦ ✦
Озарения священника Моваха технически не отличались от озарений священников Двенадцати Тысяч Создателей, но имели эстетические и ритуальные особенности.
В отличие от Саны и других священников, моваховец Хази не читал молитв и не возносил хвалу своему божеству через танец. Он попросил меня пересесть в центр каменного кольца, выложенного на полу, и разложил по курильницам шарики благовоний. Второй моваховец зажёг их огненным озарением. Хази начал медленно шагать по кругу, внимательно следя за струйками дыма.
Пот катился по его лицу — следствие напряжения от толкования равновесия, ограниченного моим Моральным Правом.
Спустя примерно пять минут Хази шагнул ко мне в кольцо и сел напротив:
— Твоё равновесие слегка склонено в сторону благоволения.
— В храм лучше не идти? — спросил я.
— Лучше подождать.
— А подтолкнуть равновесие сможете?
Хази пожал плечами:
— Я и подтолкнул, насколько смог. До меня оно склонялось в сторону наказания.
Я снял с пояса все шкатулки с золотом:
— Где оставлять пожертвования?
— Где угодно в стенах храма.
Положив шкатулки на пол, я поднялся:
— Значит, уважаемый, я могу рассчитывать на вашу поддержку в дальнейшем?
Всё это время главный служитель Хази не проявлял ко мне особого отношения: был минимально вежлив, не более. Теперь же он твёрдо сказал:
— Только при соблюдении одного требования.
— Какого?
Главный служитель посмотрел за мою спину. |