— Я любила другого, — сказала Мадхури. — За это имеешь право меня убить. Но Самиран и твой сын тоже. Ты носил его на руках младенцем. Ты учил его ходить и говорить…

— Ходил он только за тобой, а говорил только ложь!

Я вдруг почуял небольшой прилив сил. Моё лицо, казавшееся мне месивом боли, одеревенело, боль отступила. Каким-то образом Мадхури Саран лечила меня на расстоянии. Заодно укрепились мои Линии, по ощущениям — с помощью «Закалки Тела» и «Закалки Духа».

Я непроизвольно шевельнулся.

Чтобы скрыть это разъярённого мужа, Мадхури торопливо заговорила:

— Ты прав, во всё виновата я. Вы, Те-Танга, начали свою войну, полагая, что я род Саран специально обманул вас, но это не так. Я обманула моих старших. Я подкупила родственников, которые знали, что Самиран не твой сын, но старшие ничего не знали…

Похар так яростно захохотал, что закашлялся и захрипел:

— Дура, ты дура! Думаешь, меня сейчас волнует какая-то там родовая война? Если хочешь знать, грязная лгунья, я единственный Те-Танга, который не хотел этой войны, даже когда узнал о твоём обмане. И знаешь почему?

Мадхури кивнула:

— Знаю. Ты любил меня.

— Я всё ещё люблю тебя. Но ты и сейчас меня обманываешь, тайком излечивая своего мерзкого отпрыска.

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — попробовала притвориться изумлённой мама Самирана.

— Я достаточно пожил с целительницей, чтобы узнать её скрытые озарения.

Тогда мама Самирана сменила тактику. Она громко зарыдала, хотя лицо и без того было мокрым от слёз. Протягивая к Похару одну руку (вторая болталась, переломанная после удара штырём), начала умолять:

— Если ты любил меня, то пощади моего сына!

— «Твоего сына», — плюнул в неё Похар. — А только что ты убеждала меня, что этот ублюдок и мой сын тоже. Мол, я носил его на руках и учил ходить. Ложь в каждом твоём слове!

— Пощади мальчика! — выкрикнула Мадхури.

Похар тихо произнёс:

— Я всё равно люблю тебя.

С этими словами вонзил штырь в горло Мадхури Саран. Когда она, булькая и кашляя, упала, Похар присел рядом:

— Мне не нужен «Молодой Образ», чтобы любить. Ты пряталась под красивой маской не от меня, а от себя.

Вытащив штырь, несколько раз воткнул его в тело Мадхури. Потом перевернул штырь толстым концом и начал бить им по голове мамы, как палицей. Его движения были точными и размеренными, будто бил мотыгой по грядке.

Навряд ли обезумевший папа Самирана наслаждался издевательством над трупом жены. По лицу его текли слёзы и сопли. Просто он хорошо знал, что нужно очень сильно постараться, чтобы превратить в труп искусную целительницу.

Я уже не притворялся, что не могу пошевелиться, а отполз, чтобы безумец случайно не прибил и меня.

Наконец от исковерканного тела Мадхури Саран отделилась стайка граней и зависла, тихо покачиваясь, как чайки на волнах.

— Это моё, — выкрикнул наёмник.

Прекратив мочалить труп жены, Похар утёр пот со лба и пробормотал:

— Собирать грани мёртвых — какая мерзость!

Отшвырнув стеклянный штырь, облепленный кровью убиенной жены, Похар посмотрел на меня.

— Зачем ты сюда пришёл? Теперь ты враг наёмников. Они тебя убьют.

— Обязательно убьём. — Наёмник подошёл к нам, но грани собирать не спешил. Оттеснив папу Самирана, поставил ногу мне на грудь: — Верни перчатки, ворюга!

Я не понимал, как мне отдать перчатки, если они лопнули и пропали на моих глазах? Но решил подыграть, затягивая время.

— Не верну.

Я надеялся, что небесные стражники скоро прогонят наёмников.