И Сано произнес самую выразительную, самую отчаянную речь в своей жизни. Он оправдывал свои действия, которые были неправильно истолкованы. Он приводил свой послужной список как доказательство лояльности правящему обществу и добропорядочности. Он ссылался на мотивы убийства Яна Спаена, имевшиеся у заместителя директора де Графа, доктора Хюйгенса, настоятеля Лю Юня и Урабэ. Он объяснял, как ему удалось выявить контрабандную торговлю, излагал свои претензии к служащим Дэсимы, высказал предположение, что Пеон погибла из-за того, что располагала информацией. Сано назвал поджог своего дома свидетельством заговора против него — заговора, в котором явно замешан знающий все в Нагасаки всемогущий губернатор. В заключение Сано сообщил о фальсификации описей, признании старшего чиновника Охиры и своих планах поимки настоящих контрабандистов и разоблачения тех, кто убил Яна Спаена и Пеон.

— Досточтимые судьи, клянусь честью, что все, рассказанное мной, правда, — закончил Сано. Он охрип и дрожал от жестокой физической и душевной нагрузки. — Прошу поверить мне и воздать по закону истинным виновникам!

Чиновники и секретари отложили кисти; стражники стояли, словно неподвижные тени. Сано видел по выражению лиц судей, что они усматривают логику в его показаниях и не могут пренебречь своими профессиональными обязанностями, просто отмахнувшись от них. Он ощутил преждевременную радость.

— Вы располагаете документами, о которых упомянули? — спросил верховный судья Такэда.

— Нет, досточтимый судья, — признался Сано. — Их изъяли при моем аресте.

Судья Сэгава засмеялся. Это было писклявое, мерзкое кудахтанье.

— Скорее всего их никогда не существовало в природе. — Он и судья Дазай кивнули друг другу. Их лица выражали самодовольство: они вот-вот достигнут цели — потрафить канцлеру Янагисаве.

— Но ведь есть признание Охиры, — поспешно добавил Сано. — Он хочет, чтобы восторжествовал закон. Исчезновение записей не повлияет на его решение. — Сано решил выяснить, так ли это на самом деле, только если верховный судья Такэда согласится сотрудничать с ним. — Приведите Охиру. К настоящему времени он уже должен иметь информацию о том, когда и где контрабандисты назначили встречу. Предоставьте мне шанс, и я передам их всех вам.

Верховный судья Такэда сердито сдвинул брови.

— Вы оскорбляете меня, сёсакан Сано, полагая, что я стану порочить других людей на основании безосновательных заявлений человека, которому нечего терять. Вы что, считаете меня глупцом?

Все судьи ухмыльнулись. Сано почувствовал обреченность.

— Оставляется прежний вердикт: виновен по всем статьям, — сказал Такэда. — Сейчас я зачитаю приговор: «Сано Исиро отказался от привилегии сохранения чести путем ритуального самоубийства. Ему публично отрубят голову, а его останки выставят на всеобщее обозрение в назидание потенциальным предателям». — Такэда дважды хлопнул в ладоши.

Стражники подскочили к Сано и схватили его.

— Нет! — крикнул он. — Клянусь, я сказал правду!

Это был самый чудовищный кошмар для самурая: трудиться не покладая рук, жертвовать всем, преданно служа господину, и все же закончить жизнь в позоре и бесчестье. Сано охватил неистовый гнев против его обвинителей, канцлера Янагисавы и всего коррумпированного бакуфу. Отбиваясь руками и ногами, он разметал по полу белый песок правды. Но стражники замкнули железные кандалы у него на руках и ногах.

— Пустите! Я невиновен!

Когда стражники потащили Сано к двери, она внезапно распахнулась. В комнату вбежал какой-то человек, за которым следовала орущая и размахивающая мечами толпа.