|
Эдди Руки-Ножницы знал этого человека. Его звали Захи Хавас, он обожал футбол и сладкие пирожки и никогда не докапывался до Эдди по поводу его происхождения. До выхода на пенсию Хавасу оставалось чуть меньше года. В первый момент Эдди подумал, что у старика отказало сердце, но практически сразу отмел это предположение. От сердечного приступа в спине не появляются дыры размером с детский кулак. — Он мертвый! — завопил Эдди, тыча пальцем в монитор. — Его убили, Панчах! Старину Захи пристрелили, как fucking куропатку! — Тревога, — очень спокойно и деловито сказал Панчах Лал. Обращался он явно не к напарнику, — Тревога в секторе четыре. Нападение на дежурного охранника. Повторяю: дежурный охранник четвертого сектора убит… — Да опускайся же ты! — рявкнул Руки-Ножницы, пытаясь изменить угол обзора камеры четыре-бис. Безуспешно — объектив по-прежнему смотрел на распростертого на полу Захи Хаваса. У Эдди мелькнула безумная мысль, что убийца охранника каким-то образом влез в систему безопасности и переключил на себя управление камерами. — Да что ж за день такой сегодня! — Эдди, включи девять-бис, — по-прежнему невозмутимо посоветовал Панчах Лал. — И пошли наконец сигнал тревоги со своего пульта. Это был дельный совет. Что бы сейчас ни происходило в четвертом блоке, рано или поздно придет час разбора полетов. И тогда судьба двух диспетчеров атомной электростанции «Бахал» будет зависеть от каждой мелочи. Например, от того, кто из них нажал, а кто не нажал тревожную кнопку. Так что по справедливости Руки-Ножницы должен был сказать напарнику спасибо. Однако сказал он нечто совсем другое: — Засунь свои мудрые советы себе в задницу! На девятке — то же самое! Как звали охранника с девятого пропускного пункта, Эдди не знал — тот вышел на работу совсем недавно. Но кровавая дыра в спине у него была в точности такой, как у Захи Хаваса. Где-то под потолком истерично завыла сирена. За семь лет своей работы на АЭС Руки-Ножницы пережил несколько учебных тревог и одну настоящую — во время землетрясения в две тысячи десятом, когда сместились бетонные опоры одного из реакторов. Он хорошо представлял себе, что сейчас делается на станции — с грохотом опускаются толстенные металлические перекрытия, отделяющие «горячую зону» от административных блоков, коридоры заполняет топот сапог — парни из полицейского спецназа и команды радиозащиты торопятся первыми успеть на позиции, молясь про себя, чтобы и на этот раз пронесло. «Что ж, ребята, — мрачно подумал Эдди, — я бы тоже помолился, если бы знал кому. Но поскольку я не только шудра по матери, но еще и fucking атеист, то мне остается только проклинать судьбу за то, что это дерьмо произошло в мою смену…» Он прекратил тщетные попытки сместить камеры таким образом, чтобы в них попадало что-то еще, кроме трупов охранников, и нажал наконец тревожную кнопку. Целой минутой позже, чем Панчах Лал, но лучше поздно, чем никогда. Результат оказался неожиданным: на четвертом мониторе сменилась картинка. Скорее всего, это было просто совпадение, но настолько поразительное, что Эдди даже вздрогнул. На экране появилось лицо человека в белом тюрбане. Человек этот выглядел крайне благообразно и напоминал бы доброго дедушку, если бы не одна деталь. Глаза. Эдди Руки-Ножницы подумал, что дедушка с такими глазами наверняка ест своих внучат на ужин. |
