И всё это было не так уж трудно.

Но всё это не то.

У происходившего со мной — с нами! — должен был быть определённый смысл, больший, чем отборочный тур в «светлое завтра». И, если я ещё не понял, что это за смысл, это не значит, что его нет.

…Я закрыл и убрал блокнот туда же, где лежал в моём вещмешке толстый альбом Олега Крыгина. Подошла Танюшка, присела рядом.

— Ты почему такой грустный весь день? И не сказал, куда дальше собираемся… — она заглянула мне в глаза. — Да что с тобой, Олег?

— Тань, — сказал я, — собери, пожалуйста, всех-всех-всех. Мне надо им сказать кое-что очень важное. Очень, Тань.

Немного смешно и странно было видеть, как ребята и девчонки идут за мной. Они, прошедшие все огни и воды этого мира, привыкшие бесстрашно смотреть в глаза любому врагу, сейчас походили на детей, которые попали в незнакомую местность и стремятся не отстать от единственного взрослого…

Я улыбнулся им. И подумал вдруг: а почему мне так тошно? Или нет, не тошно… а как-то… как-то странно, словно перед глазами падают листья — жёлтые, алые — и, мешаясь, с дождливой мерзостью, устилают асфальт…

Нет, не перед глазами, а в душе всё это…

…Перед туманной стеной я остановился — неожиданно для себя самого — и сказал, поворачиваясь:

— Подождите здесь. Мне надо поговорить.

Мне вновь стало немного смешно на миг, когда я увидел, как покорно, ни слова не говоря и ничего не спрашивая, они стали рассаживаться на валунах, даже не пытаясь подтянуть снаряжение, например… Словно я был не князем, а богом или пророком типа Моисея, который всё знает, всё может, который говорит с небесами и которого можно лишь слушаться.

— Я сейчас, — повторил я. Подмигнул Танюшке, она неуверенно улыбнулась в ответ…

…а мне вдруг стало очень-очень легко. Печальный листопад прекратился. Светило солнце, и я знал, что сделаю сейчас. Я понял это как-то сразу. Рывком, мгновенно, как включают свет в тёмной комнате.

Я шагнул в туман.

Диад ждал меня в десятке метров от границы тумана, возле жухлых камышей. Он пожал мне руку, как старому другу, и я искренне ответил на это пожатие.

— Я привёл своих, — сказал я. Диад кивнул:

— Хорошо… Идите, что ты один? Оружие можете оставить, можете с собой взять, как хотите…

— Погоди, — я посмотрел Диаду прямо в глаза. — Я хочу опять спросить тебя кое о чём.

— Конечно, — кивнул Диад.

— Джек тут уже несколько десятков лет. Хаахти — больше. Ты говоришь, что такое бывает — парни и девчонки просто отказываются уходить…

— Я сам первый раз отказался, — кивнул Диад. — Жив был тот, кто не должен был жить.

— Значит… — я помедлил, — значит, можно отказаться, но шанс…

— Шанс никуда не девается, — ответил Диад. — Он остаётся с тобой, как обретённое умение. Хотя бы твоё умение обращаться. В любой момент, когда ты пожелаешь, достаточно просто напрячься — и перед тобой откроется этот туман…

— Вот как… — пробормотал я. И вспомнил Джека, каким он был, когда мы встретили его в первый раз. Он умирал от холода и голода. Но он не ушёл туда. Я не знаю — почему. Но не ушёл. Он еле полз по заснеженным лесам, уже не надеясь на спасение. Но не ушёл.

Не ушёл.