Феликс был великолепен в синей с красным форме офицера Королевского флота. Ведь именно туда он должен был скоро вернуться на службу — настоящий триумф невесты, которой пришлось принести в жертву свою любовь, чтобы уговорить его на этот поступок.
— Вы так же созданы для земледелия, как я для того, чтобы стать аббатисой! — как-то заявила она ему. — Когда вы любуетесь морской стихией, то похожи на сбившегося со следа спаниеля. Вернитесь к ней! Для меня она лучшая соперница, чем женщины, к которым вас может толкнуть разочарование.
— Вы придаете столь мало значения моей любви к вам? — спросил молодой человек, не веривший своим ушам.
Мадемуазель де Монтандр одарила его своей самой очаровательной улыбкой.
— Вы меня любите, друг мой, в этом нет сомнения, но думаю, что я вас люблю еще больше. Стало быть, мне придется следить за тем, чтобы счастье вам как можно меньше изменяло. Наше благополучие станет от этого лишь крепче.
И даже больше, чем она предполагала.
Согласившись принять на себя груз тревог и одиночества, неизбежных в жизни жены моряка, Роза навсегда завоевала любовь и уважение мужа. Пока он будет плавать, она поселится в Варанвиле, которым собиралась активно заняться, дабы превратить его в уютное гнездышко, куда ему так приятно будет вернуться, и одновременно постарается сделать имение доходным, увеличив семейное богатство. С безусловной помощью Гийома, твердо решившего заинтересовать друга своими собственными делами.
Итак, пока молодожены открывали бал под раскинутым перед замком большим шатром, Тремэн и Бугенвиль встретились в тишине розария для беседы, которую мореплаватель считал столь необходимой. Он заговорил первым.
— Мне очень жаль, Гийом, поверьте, что вы таким образом расценили мои намерения, но меня это не удивило. Тогда вы были еще ребенком, и поэтому, естественно, не могли охватить всего размаха катастрофы, постигшей Новую Францию. Впрочем, смотрите! Вашего отца только что убили вместе с его другом Адамом Тавернье, мать чудом избежала смерти. Дом ваш был разрушен…
— С моей помощью! — с чувством прервал его Тремэн. — Это я сжег дом На Семи Ветрах! Я не хотел оставлять его Ришару.
— Я вас не стану в этом упрекать, но Ришар-то жил, был заодно с захватчиками, и они брали над нами верх. Я не мог вас охранять: мне нужно было ехать в Жак-Картье, затем соединиться в Монреале с шевалье де Леви, пытавшимся собрать все наши войска. Лучше было отправить вас во Францию, куда, кстати, хотела вернуться госпожа Тремэн: рано или поздно Ришар бы вас убил…
— Это еще не известно. Там у меня оставался верный друг, человек, полный решимости отомстить за убитых и расправиться с ним.
— Вы имеете в виду Коноку, не так ли?
— Да, его.
— Он сдержал слово, и я не думаю, что ваш сводный брат еще жив. Он едва дышал, когда его обнаружили на бастионе Сен-Луи, где его настиг кинжал индейца.
— Вот видите, бесполезно было нас отсылать, — торжествовал Гийом.
Бугенвиль покачал головой и ответил не сразу. Он, не спеша, достал из футляра длинную сигару, зажег ее, предложив другую своему собеседнику, но тот отказался, и задумчиво попыхивал ею, подняв голову к звездам, мерцавшим в июньском небе.
— Вам случается изредка смотреть на них? — тихо спросил он.
— Почти каждый вечер. Я, знаете ли, тоже много плавал. Вам и без меня известно, что в открытом море нет лучших спутников. К тому же я их люблю…
— Говорят, они распоряжаются судьбой каждого из нас. Вы в это верите?
— Нет. Хотите постараться мне объяснить, что это на небесах было написано: мне не суждено жить в Квебеке?
— Может быть, но главное, я ищу способа сообщить вам новость, которую вам больно будет услышать и которую предпочел бы от вас скрыть. |