Гийом рассмеялся, и Агнес увидела, как в узком луче лунного света заблестели его белые зубы.

— Разве не так? Ведь нам предстоит жить вместе, Агнес, а с нами ужиться не легко. Нас ожидают трудные дни, но в том, что зависит от меня, обещаю, что счастливых будет намного больше. Пошли! Мы и так слишком много потеряли времени!

Час спустя необычная группа собралась в небольшой церкви Нотр-Дам, где служка (он был так взволнован, что надел наизнанку свой белый стихарь) торопился зажечь свечи. Помимо будущих супругов и, как всегда, невозмутимого Потантена, там был и Луи Кантен — его не пришлось будить, так как он месил тесто в своей пекарне, — и мадемуазель Леусуа, которую Мари, дочь пекаря, чудом обнаружила дома спящей, и та вмиг собралась, надев юбку поверх ночной рубашки, чулки, башмаки и длинную накидку с капюшоном: Тремэн потребовал их в свидетели, и было видно, что они восхищены оказанной честью.

Когда Тремэн свалился на голову старику, сообщившему, что собирается жениться на Агнес де Нервиль, тот лишь обрадовался.

— Лучшего вы не могли и придумать, милый Гийом! — заявил он, ничуть не удивившись. — Несчастная мать бедняжки сможет наконец покоиться с миром!

Анн-Мари Леусуа, как только сообразила, о чем идет речь, обняла Мари Кантен, угостила ее рюмкой старой яблочной водки, чтобы легче было бороться с ночной прохладой, оставаясь при этом верной своему гостеприимству, и не переставала благодарить Господа за то, что он позволил соединиться двум существам, «созданным друг для друга».

Аббат де Фольвиль поначалу просто отказался вылезать из постели, где так сладко спал, но довольно быстро уступил настойчивым мольбам человека, к которому испытывал настоящую привязанность, хотя я упрекал его в заметно прохладных религиозных чувствах. Это почувствовалось в его первой реакции на новость:

— Чего это вам взбрело в голову жениться именно сегодня ночью? Мы, кажется, не на пожаре? Или же… и в самом деле нельзя отложить? — прибавил он с подозрительным видом, заставившим Гийома улыбнуться.

— Причина не та, что вы подумали, господин кюре! И все же я очень тороплюсь…

— Тороплюсь, тороплюсь! Вы всегда спешите. Скажите прежде, почему вы приехали именно за мной? Разве в Ла-Пернель нет господина де Ла Шенье, ведь он вас так любит, что даже не догадывается, что вы почти что нечестивец?

— Во-первых, он все эти дни отсутствует, и потом, учитывая его возраст и слабое здоровье, я не осмелился бы поднять его с постели посреди ночи.

— А меня, значит, можно? Ну ладно, хоть честно признались…

— Какой же скверный у вас характер, аббат! Неужели вы мне откажете в помощи?

— Дело не в моем желании… ну, да ладно, я сделаю то, что вы просите. По крайней мере, буду иметь удовольствие услышать вас на исповеди. Как, впрочем, и вашу будущую жену.

Тремэн об этом не подумал и поморщился.

— Исповедоваться? Вы думаете, это так нужно?

— Необходимо, друг мой! Без исповеди брака не будет! Так требует наша церковь. Опуститесь-ка на колени вон на ту скамеечку для молитвы, пока я буду одеваться, и постарайтесь как следует очистить передо мной свою совесть!

Гийому пришлось повиноваться.

И вот теперь, стоя у подножия алтаря, аббат любовался необычной, но в то же время прекрасно составленной парой, которая казалась элегантной, несмотря на запыленную одежду: новобрачная во всем черном, с букетом роз, который только что сунула ей в руки Мари Кантен, бледная и красивая, вся светилась благодаря своей прозрачной коже и большим затуманенным глазам, в которых заря неожиданного счастья разбросала мерцающие блестки. Она слегка опиралась на Гийома, а он рукой поддерживал ее под локоть, немного наклонив свое худое мускулистое тело в нежной покровительственной позе.