— Как ты меня находишь? — спросил он, занимая выгодную позу, заставившую Гийома улыбнуться и даже присвистнуть.

— Праздник для глаз!.. Так это и есть то самое диво, заказанное в Париже? Да ты, должно быть, разорился!

— Может быть, во сегодня вечером я хочу произвести впечатление. Ты увидишь, что игра стоила свеч. И пожалеешь о своих сапогах…

В украшавшем камин трюмо он с удовлетворением осмотрел свою элегантную фигуру в прекрасно сидевшем на ней сатиновом платье темно-красного цвета, которое шло к его смуглой коже и черным глазам. Темно-каштановые волосы были прикрыты не менее великолепным белым париком, гармонировавшим с алансонским (По имени города Алансон, знаменитого своими кружевами. — Прим, перев.) кружевом, пенившимся у него на груди. Золотое шитье и золотые пуговицы делали еще богаче этот придворный костюм, поверх которого висела голубая лента Святого Людовика.

— Я ни о чем не буду жалеть, — сказал Гийом, осушив стакан и поднимаясь. В потускневшем зеркале возник его образ: облаченная в строгий черный бархат фигура контрастировала с обликом друга. Края его одежды были обшиты сутажем — простой рисунок начинался на высоком воротнике и спускался до самого низа куртки, обегая рукава. Но нежно мерцавший на кружевном жабо крупный изумруд, дополнений еще одним, украшавшим правую руку под белой пеной манжеты, мог сравниться по стоимости с самым богатым особняком в городе.

— Теперь пошли! — заключил он и взял с кресла широкий плащ с тройным воротником…

Минуту спустя мужчины входили в просторную гостиную отеля Меснильдо. Молчание, сопровождавшее их от самого порога, красноречиво свидетельствовало о любопытстве ожидавших людей. При их приближении фигуры замирали, разговоры становились тише, превращаясь в шепот, а они тем временем шли по нежным розам, изображенным на ковре: состоявший из букетов рисунок привел их прямо к обитому перламутровым шелком диванчику, на котором сидели две женщины и смотрели, как они подходят. У Гийома возникло странное ощущение, будто он находится в королевском дворце и идет к трону, но для него это не явилось неожиданностью: небольшой церемониал наверняка подготовили заблаговременно.

Младшая из женщин — ей было, по-видимому, от двадцати пяти до тридцати лет — встала и обняла Феликса.

— Добро пожаловать, милый кузен! После столь долгих приключений вам, должно быть, приятно возвратиться в наш старый город, где все, поверьте, живо интересовались вашими подвигами…

— Весьма скромными, дорогая кузина, коль скоро я имел счастье остаться в живых и теперь вас приветствовать. Заслуга в этом принадлежит прежде всего господину бальи де Сюфрану, под чьим командованием я имел честь служить, — это он покрыл себя лаврами на Коромандельском берегу, в Тринкомали и в Гонделуре…

Экзотические названия прозвенели под мерцающим хрусталем люстр, отразившем их в сторону присутствующих. Отвернувшись от Феликса, прекрасная хозяйка дома — она действительно была красива, бела и стройна и обладала гордыми чертами и холодными глазами, смотревшими из-под водруженной на голове вызывающей напудренной прически, — обратилась к Гийому:

— Вы тоже принимали участие в этих боях, сударь?

— Да, и мне посчастливилось, сударыня, правда, в роли простого волонтера. Господин де Керсозон, командовавший «Брильянтом», на котором служил мой друг Феликс, милостиво согласился взять меня на борт, чтобы я мог принять участие в сражении, и я ему бесконечно признателен. Как, впрочем, и вам за то, что вы соизволили заговорить со мной, не дожидаясь, пока меня вам представят.

— Дружба, связывающая вас с моим двоюродным братом, служит для меня достаточной рекомендацией. Однако я ценю ваше желание соблюдать приличия.