И она сделала наконец то, чего я от нее ждал, — вышла из нашего особняка и направилась в полуразвалившийся дом сватать за меня Халиму. В следующий раз мать взяла меня с собой, и мы беседовали с шейхом Адли аль-Тантави и его супругой. К нам вышла невеста, у которой, как положено по шариату, были открыты только лицо и руки. Пробыв с нами считанные минуты, она удалилась. Вскоре начались приготовления к заключению брака.

Как-то я заметил, что мой учитель шейх Магага аль-Губейли терзается не свойственным ему сомнением и обращается ко мне необычным для него тоном. Глядя себе под ноги, он однажды тихо произнес:

— Есть важный разговор, Кандиль.

Мне стало ужасно любопытно.

— Намекните, господин, о чем речь, — ответил я.

— Не могу выносить одиночества, — с грустью сказал он.

Шейх был вдовцом. Его три дочери, выйдя замуж, обзавелись собственными домами.

— Зачем же оставаться одному? — наивно спросил я. — Разве Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) не женился после кончины госпожи Хадижи?

— Ты прав, именно об этом я и думаю.

— Достойнейшие из семейств почтут за честь, — заговорил я с воодушевлением.

— Но предмет моих желаний в твоем доме.

Я оторопел и, взволнованный, уставился на него.

— В моей семье? — переспросил я.

Он ответил смущенно:

— Да, госпожа твоя мать!

— Но моя мама не может выйти замуж! — выпалил я.

— Почему же, Кандиль?

— Она же моя мама! — недоумевал я.

— Всевышний заповедал нам брак, — спокойно отвечал он. — Тебе же самому будет нелегко, женившись, оставить мать одну.

Немного помолчав, он добавил:

— Аллах ведет нас правильным путем.

Когда я остался один, мысли мои спутались, и события в моем воображении сложились в новую печальную картину. Я сказал себе, что мать внезапно согласилась с моим намерением жениться на Халиме, потому что сама хотела выйти замуж за шейха Магагу аль-Губейли. События, происходившие за моей спиной, были вполне обычными, но мне стало досадно. Я оказался в крайне затруднительном положении: между двумя самыми дорогими мне людьми, с одной стороны, и между собственным гневом и замешательством, с другой.

— Боже! — вырвалось у меня из глубины души. — Не дай мне совершить несправедливость и глупость!

Я повел себя достойно, как мог бы поступить человек старше и опытнее. Вверил все воле Аллаха и смирил свое возмущение, поскольку брак есть право мужчины и женщины. Мама не только мать мне, но, кроме этого, и женщина, и мы созданы для того, чтобы перестрадать и вынести данные нам испытания, чтобы со стойкостью правоверных принять свою долю радости и боли. Я взвалил это на свои плечи со всеми вытекающими последствиями и с прежней откровенностью рассказал матери о предложении шейха Магаги. Она выразила удивление, только разозлившее меня, и пробормотала:

— Такое мне не приходило в голову.

— Но это правильно и справедливо, — холодно ответил я.

Я ушел, раздосадованный, а она неуверенно попросила:

— Дайте мне возможность подумать.

Я принял это за первый признак согласия, поскольку ответ был не похож на явный отказ. С тяжелым сердцем я выжидал, пока она тихо и застенчиво, смущаясь, не сказала мне:

— Да свершится воля Аллаха!

Мне подумалось: как ловко мы прикрываем наши страсти светлой набожностью и как умело маскируем свой стыд искрами божественного откровения.

Сын и мать начали обычные приготовления к свадьбе. Договорились о том, что мать переедет в дом шейха Магаги, который нельзя было назвать плохим, а Халима переберется в мои хоромы.