— Я не могу выйти без накидки, — неодобрительно сказал я.

Он рассмеялся:

— Сами увидите. Я забыл спросить, как вас зовут, уважаемый?

— Кандиль Мухаммед аль-Инаби.

Он поднял в знак приветствия руку и удалился. На рассвете я вышел из гостиницы, завернувшись в легкий плащ и надев чалму, защищающую меня от солнца. Я удивлялся весенней жаре и недоумевал, как же будет печь летом. На улице меня сразу поразили две вещи — нагота и пустота.

Люди — и женщины, и мужчины — ходили абсолютно голые, в чем мать родила. Нагота была для них настолько привычна, что не привлекала взглядов, не вызывала интереса, каждый занимался своим делом. Смущались только одетые чужестранцы вроде меня. Люди с бронзовыми телами, не столько стройными, сколько легкими от недоедания, выглядели довольными и даже веселыми. Из-за одежды, прикрывавшей меня, было трудно избавиться от ощущения, что я сильно выделялся среди них. А еще труднее было отвести взгляд от вызывающей наготы, которая разжигала огонь в моей крови. Я подумал про себя: что это за страна, ввергающая молодого, как я, человека в жуткое искушение!

Другая странность заключалась в бескрайней, раскинувшейся повсюду пустоши, словно я переместился из одной пустыни в другую. Неужели это и есть столица Машрика? Где дворцы, где дома, улицы, дороги? Ничего, кроме земли, по окраинам которой растет трава и пасется скот. То там, то здесь виднелись беспорядочно разбросанные скопления палаток, около них собирались женщины и девушки, которые либо пряли, либо доили коров и коз. Они также были нагими. Красота бесспорная, но покрытая грязью, неухоженная и убогая. В этой языческой стране, где поклонялись идолам, увиденное недолго ужасало меня. Но какие оправдания подобным явлениям я мог найти в своем исламском государстве? Себе я приказал:

— Смотри и записывай, признай горькую правду.

Пока я в изумлении рассматривал все вокруг, к сердцу подступило чувство безумной влюбленности, извлеченное из глубин воздыхателем, затаившимся во мне. Не в силах сопротивляться, я вспомнил Халиму, образ которой затмил мне белый свет с его обжигающими лучами солнца. Какое-то время я стоял, потеряв чувство реальности, пока не заметил девушку, стрелой промчавшуюся от гостиницы. Она растворилась в толпе, скрывшись из вида. Я увидел ее и снова потерял. Вероятно, она попала в поле моего зрения, пока я пребывал в своих видениях, в состоянии полусонной растерянности. Девушка оставила неизгладимое впечатление, именно она стала причиной волнения, охватившего все мое существо. Да, она была нагой туземкой с бронзовой кожей, но черты ее лица так совпадали с образом потерянной мной любимой Халимы, что я убедил себя в том, что она — Халима Машрика, и в том, что я еще встречусь с ней. Я бродил по разным местам и, не встречая ничего нового, стал терять интерес. Сердце было разбито горем и отчаянием, а воображение искало Халиму Машрика.

На чужбине я стал перерождаться в другого человека, ощущая внутри дерзкий порыв следовать своим желаниям и ввязываться в авантюры. Я отрекся от одной цивилизации, приняв другую. Захотелось жизни без свидетелей: без тех, что рядом, из плоти и крови, и без тех, что пульсируют внутри каждого из нас.

После полудня я очутился на краю очередного пустыря, не зная, куда привели меня уставшие ноги. На открытой местности не было видно ни скота, ни пастухов, с двух сторон она была окружена высокими могучими деревьями, подобных которым я никогда раньше не видел. В глубине за стеной стоял дворец. Вход в него охранял отряд вооруженных до зубов всадников. На площади не было никого, кроме группы подобных мне иностранцев, восхищенно осматривавшихся вокруг. Как возник этот дворец среди лачуг? Нет сомнений, это дворец короля Машрика, и войти в него, естественно, нельзя.