То был так называемый «бриг-шлюп» – то есть корабль с двумя мачтами, оснащенными прямыми парусами, построенный во время Девятилетней войны. По завершении войны некий предприимчивый кораблестроитель превратил его в барк, установив позади двух первых мачт третью, бизань-мачту, вооруженную косыми парусами, – зачем, не будучи в достаточной мере мореходом, сказать не могу. Причину капитан пытался объяснить не раз и не два, но голова моя была так забита драконами и прочими подобными мыслями, что места для нюансов кораблестроения в ней не оставалось. (А в наши дни память, боюсь, уже не та. Все, что удалось понять, давно забыто, так как писать об этом в путевых дневниках я не сочла уместным.)

«Василиск» был красив, хотя, возможно, мнение мое и расцвечено воспоминаниями о пережитом на борту – не лишенными темных пятен, однако ж в целом, радостными. В боях во время войны он почти не бывал, повреждений почти не получил и браво сиял белизной фальшбортов и зеленью обшивки. Что до размеров – в ширину он насчитывал метров семь-восемь, а в длину, от носа до кормы, почти тридцать.

Звучит весьма впечатляюще, не так ли? Впервые приблизившись к этому судну, я в самом деле сочла его огромным. Однако то, что кажется огромным и вместительным с пристани или при первом визите на борт, стремительно уменьшается в размерах, как только становится всем вашим миром. Еще до окончания первого месяца плавания мне начало казаться, что я изучила все судно до последнего дюйма – по крайней мере от палубы книзу (снасти я оставляла другим, кроме тех случаев, когда без обзора с высоты в наблюдениях было не обойтись).

Командовал «Василиском» капитан Дион Экинитос, и мне до сих пор стоит определенных усилий не упоминать о нем как о «безумном Дионе Экинитосе» всякий раз, когда я пишу его имя. Сию репутацию он снискал задолго до нашего появления на борту и за все время плавания ничем не убедил меня в ее незаслуженности.

Безумие его проявлялось не во внешности и даже не в повседневном поведении. Дело было в другом: капитан считал море вызовом, соперником, с которым он непременно должен был помериться силами. Подобно всякому, кто ходил по морям более года и сумел остаться в живых, он был не лишен здравого уважения к морским опасностям… но «уважение» и «страх» – далеко не одно и то же. Стоило только ему услышать об очередной нелегкой задаче, он тут же начинал строить планы, как бы испытать свои силы на ней.

Естественно, все это означало определенные затруднения с набором команды. Но за послевоенные годы, в неспешном круговороте потерь и пополнений, он избавился от всех, кто не желал терпеть его причуд, и сколотил команду себе под стать. Женатых на борту почти не имелось, однако никто не гнушался гостеприимством тех дам, каковых можно отыскать в любом порту мира, и я не сомневаюсь: зачатым командой «Василиска» потомством вполне можно было бы полностью укомплектовать еще одно такое же судно. Любые мысли о том, что капитан однажды погубит их всех в какой-нибудь безнадежной попытке пройти непроходимый пролив или уйти от убийственного шторма, воспринимались матросами с философским смирением. Платят жалованье в срок – и ладно.

Вот с этими-то людьми – общим числом около шестидесяти пяти человек – мне и предстояло провести ближайшие два года. К их списку следует добавить Тома Уикера, Эбби Кэрью и моего сына, плюс еще кое-кого, встреченного по пути. Да, мой круг общения и раньше бывал весьма ограничен, но то было добровольное затворничество, а вовсе не заточение в ограниченном пространстве с группой людей, от коих, при всем желании, никуда не деться. Правда, у меня имелась собственная каюта, но ее приходилось делить с Эбби и Джейком, да и долго сидеть взаперти для меня, так много наслаждавшейся жизнью на природе в прошлом, было невыносимо.