Очевидно, у него кружится голова.

И пожалуй, можно прилечь на диван. (Ложится.)

И снова меркнет свет, освещавший сцену. Остается лишь прожектор, направленный на Бармина.

(Очень спокойно зовет.) Соня! (Берет руку вошедшей Софьи Петровны в свою, усаживает ее рядом с собой.) Последнее время мы мало с тобой говорим. То у тебя заседание кафедры, то ты отправляешься на симфонический концерт. И при этом мои вечные разъезды — будь они прокляты, эти экспедиции! Так можно забыть, что у тебя есть семья.

С о ф ь я  П е т р о в н а (касается ладонью его щеки). Почему ты небрит?

Б а р м и н. Разве? В самом деле, а почему я небрит?.. Вспомнил. Знаешь, Соня, я, кажется, заболел. (Улыбаясь.) Кажется, мне очень плохо. Трудно дышать.

С о ф ь я  П е т р о в н а. У тебя воспаление легких.

Б а р м и н. Ну вот, как это неосмотрительно с твоей стороны — ставить диагноз. Я все время, как назойливых комаров, отгоняю от себя эти слова. Я внушаю себе: это простуда, по крайности — грипп. Эти легкие прострелены двумя пулями, чего же от них ждать? Помнишь, как у самых немецких окопов я напоролся на них?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Помню, дорогой.

Б а р м и н. Я захлебывался кровью, а ты подползла ко мне, перевязывала и утешала меня. Разве это было не так?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Так.

Б а р м и н. Нет, Соня, это было не так. Я был двадцатилетним солдатом, а тебе не было и десяти. Ты эвакуировалась с мамой в Казань, в дырявом пальтишке бегала в школу и только через пятнадцать лет встретилась со мной. (Гневно.) Зачем ты мне лжешь?

С о ф ь я  П е т р о в н а. Тшш. Не поднимай голову. Тебе очень плохо, Степан.

Б а р м и н (сразу успокоившись). Да, но не будем говорить о моей болезни. Давай о чем-нибудь другом.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Хорошо. В Англии перевели твою книгу о раскопках на Северном Урале. Королевское географическое общество просит тебя почтить своим присутствием одно из заседаний.

Б а р м и н (улыбаясь). К дьяволу королевское общество. Поговорим о Тоське.

С о ф ь я  П е т р о в н а. Нет. Она не существует для тебя, ты — для нее.

Б а р м и н. Это жестоко, Соня. Лежачего не бьют.

С о ф ь я  П е т р о в н а (складывает руки на груди, замыкаясь). Возможно. Но я не в силах ничего изменить.

Б а р м и н. Гордыня, Софья, гордыня! Человек вправе наказать себя. Но при чем здесь моя дочь? (Помолчал.) Страшно хочется пить.

С о ф ь я  П е т р о в н а (помедлив). Я не в силах помочь тебе, Степан. Прощай. (Уходит.)

Сцена освещается. В дверях стоит  Т о н я, прижимая к груди крынку с молоком. С удивлением слушает то, что говорит Бармин.

Б а р м и н (с закрытыми глазами, в сторону, куда ушла Софья Петровна). Зачем ты тешишь самолюбие, прикрывшись от меня Тоськой, как щитом? Остерегись заражать человека ненавистью — рано или поздно она обернется против тебя… Соня! Куда ты? Я просил стакан воды.