Когда дядя понял, что с разговорами к нему не будут приставать, чувство вражды в нем уступило место невольному уважению. Он обнаружил, что библиотечная книга была сочинением Спинозы, и чувство уважения усилилось. Дядя решил тоже брать с собой книгу, чтобы произвести впечатление, и на следующий день раскрыл тяжеленный ботанический словарь, подаренный ему родственниками. Здоровенная книга сползала с колен, а шрифт был слишком мелкий. У старикана, сидевшего рядом с дядей, была привычка время от времени повторять вполголоса то, что поразило или взволновало в книге, или просто-напросто бурчать себе что-нибудь под нос, например: «Здесь слишком жарко», или: «Неужели нельзя найти себе другую скамейку?» А однажды он презрительно сказал: «Да этот тип ничего не знает о цветах, только делает вид».

Оскорбленный до глубины души дядя забыл про осторожность и воскликнул:

— Это вы ровно ничего не понимаете в цветах! Вы даже и не смотрите на них! Сидели бы себе дома со своими идиотскими книжками!

— Удивительно! — произнес его сосед, он снял очки и стал не без интереса разглядывать дядю. — Если я не ошибаюсь, вы, как и я, любите тишину. Моя фамилия Юсефсон.

— Вестерберг, — со злостью сказал дядя, он поднял свою книгу с земли, с шумом захлопнул ее и снова опустился на скамейку.

— А теперь, — продолжал Юсефсон, — мы, быть может, оставим друг друга в покое или, скорее, даже будем вместе наслаждаться покоем.

Тогда-то и началась их своеобразная дружба, суровая и молчаливая.

Постепенно выяснилось, что Юсефсон жил в шумном доме под названием «Тихая пристань», где было полно назойливых болтливых стариков. Юсефсон сообщил это как бы между прочим, без лишних подробностей. Дядя не стал больше брать с собой ботанический словарь. Как ни странно, он наслаждался теперь тишиной и покоем оранжереи еще с большим удовольствием, чем в то время, когда сидел на скамейке один.

И вдруг Юсефсон пропал, его не было в оранжерее целую неделю. Дядя спросил о нем смотрителя, но тот ответил, что ничего не знает о Юсефсоне.

«Быть может, он заболел, — подумал дядя. — Нужно выяснить, в чем дело».

Смотритель помог дяде найти в каталоге номер его телефона. Дозвониться до Юсефсона было очень трудно — все время попадал куда-то не туда. Под конец кто-то из кухонного персонала сообщил, это Юсефсон взбесился и не желает никого видеть. Дядя решил, что ответившая ему особа сама взбесилась.

«Тихая пристань» показалась ему кошмарным местом, он и представить себе не мог, как это можно собрать в одном доме столько жалкого старичья. У дяди в доме, где все были намного моложе его, он, разумеется, был на особом положении, его считали почти уникальным экспонатом, а здесь он почувствовал, будто его окунули в безликую массу, он вдруг стал незначительной частицей того, что уставшая жизнь выбросила на берег и забыла. Кто-то показал ему, где живет Юсефсон. Это была крошечная комнатушка, казавшаяся почему-то странно пустой. Юсефсон лежал на кровати, натянув одеяло до подбородка.

— Вот как, — сказал он, — это вы, Вестерберг, спасибо, что не притащили мне каких-нибудь цветов. Между прочим, я вовсе не болен, просто мне все надоело. Садитесь. Ну, как поживаете, любитель лотосов?

— Смотритель просил передать вам привет, — ответил дядя. — Мы начали беспокоиться о вас.

Он огляделся, не зная, на что ему сесть, оба стула были завалены книгами.

— Положите их на пол, — нетерпеливо сказал Юсефсон. — Мне они надоели. Все это одни слова. Слова, слова и слова. Они не помогают. Этого недостаточно. — Немного помолчав, он продолжал: — Вы, Вестерберг, слишком избалованы.