|
Мое недовольство и раздражение пропорционально росли. - Ты очень жесток, - комментировал он. - ты принимаешь самого себя слишком серьезно. - Но разве ты не делаешь того же самого, - вставил я, - принимая самого себя серьезно, когда ты рассердился на меня? Он сказал, что сердиться на меня было самое далекое, что он только мог придумать. Он взглянул на меня пронзительно. - То, что ты видел, не было согласием мира, - сказал он. - летящая или каркающая ворона никогда не бывает согласием. Это был знак! - Знак чего? - Очень важное указание насчет тебя, - заметил он загадочно. В этот самый момент ветер бросил сухую ветку прямо к нашим ногам. - Вот это было согласием! - воскликнул он, и, взглянув на меня сияющими глазами, залился смехом. У меня было такое чувство, что он дразнит меня, создавая правила странной игры по мере того, как мы продвигаемся. Поэтому, ему-то можно было смеяться, но не мне. Мое недовольство опять полезло наверх, и я сказал ему все, что думаю о нем. Он совсем не был задет или обижен. Он хохотал, и его смех вызывал во мне еще больше недовольства и раздражения. Я подумал, что он намеренно ставит меня в дурацкое положение. Я тут же решил, что с меня довольно такой "полевой работы". Я встал и сказал, что хочу идти назад к его дому, потому что я должен ехать в Лос-Анжелес. - Сядь, - сказал он повелительно. - ты обидчив, как старая леди. Ты не можешь сейчас уехать, потому что мы еще не кончили. Я ненавидел его. Я подумал, что он неприятнейший человек. Он начал напевать идиотскую мексиканскую народную песню. Он явно изображал какого-то популярного певца. Он удлинял некоторые слоги и сокращал другие и превратил песню в совершеннейший фарс. Это было настолько комично, что я расхохотался. - Видишь, ты смеешься над глупой песней, - сказал он. - но тот человек, который поет ее таким образом и те люди, которые платят за то, чтобы его послушать, не смеются. Они считают это серьезным. - Что ты имеешь в виду? - спросил я. Я думал, что он намеренно подобрал пример, чтобы сказать мне, что я смеялся над вороной из-за того, что я не принимал ее серьезно, точно так же, как я не принимаю песню серьезно. Но он опять надул меня. Он сказал, что я похож на этого певца и тех людей, которым нравится его песня, мнительный и смертельно серьезный в отношении всякой чепухи, за которую никто в здравом уме не даст ни гроша. Он затем возвратился назад, как если бы для того, чтобы освежить свою память. |
