Я хотел бы, чтобы он дал мне уловить отблеск того, что
я увидел на булыжнике.
- Дай мне увидеть ту тень снова, - сказал я.
- Ты имеешь в виду свою смерть, не так ли? - ответил он
с оттенком иронии в голосе. Какое-то время я никак не мог
сказать об этом.
- Да, - наконец, сказал я. - дай мне увидеть мою смерть
еще раз.
- Не сейчас, - сказал он. - ты слишком цельный.
- Извини, я не расслышал.
Он начал смеяться, и по какой-то неизвестной причине
его смех не был больше раздражающим или мешающим, как он был
раньше. Я не думаю, чтобы он был другим, с точки зрения его
высоты или его громкости, или его духа. Новым элементом было
мое настроение. В свете моей поджидающей смерти мои страхи и
мое раздражение были чепухой.
- Позволь мне тогда поговорить с растениями, - сказал
я.
Он зарычал от смеха.
- Ты слишком хорош сейчас, - сказал он, все еще смеясь.
- Ты ударяешься из одной крайности в другую. Успокойся. Нет
необходимости разговаривать с растениями, если ты не хочешь
узнать их секреты. И для этого тебе требуются самые
несгибаемые намерения. Поэтому не растрачивай своих добрых
желаний. Нет нужды видеть твою смерть тоже. Достаточно того,
что ты чувствуешь ее присутствие рядом с собой.
Глава 5. Принимание ответственности за свои
поступки.
Вторник, 11 апреля 1961 года
Я приехал к дому дона Хуана ранним утром в воскресенье
9 апреля.
- Доброе утро, дон Хуан, - сказал я. - рад тебя видеть!
Он взглянул на меня и мягко рассмеялся. Он подошел к
моей машине, пока я ее устанавливал и подержал дверь
открытой, пока я собирал какие-то свертки с едой, которые я
привез для него.
Мы подошли к дому и сели перед дверью. Впервые я
действительно осознавал, что я тут делаю. В течение трех
месяцев я фактически смотрел вперед лишь в том смысле, чтобы
вернуться назад к "полевой работе". Казалось, бомба
замедленного действия, установленная внутри меня,
разорвалась, и я внезапно вспомнил нечто трансцендентальное
для меня. Я вспомнил, что когда-то в моей жизни я был очень
терпелив и очень эффективен.
Прежде, чем дон Хуан успел что-либо сказать, я задал
ему вопрос, который твердо засел у меня в уме. В течение
трех месяцев меня преследовало воспоминание о соколе-
альбиносе. Как он узнал об этом, если я сам забыл о нем.
Он засмеялся, но не ответил. Я упрашивал его сказать
мне.
- Это было ничто, - сказал он со своей обычной
убежденностью. - любой может сказать, что ты странный. Ты
онемевший, и это все.
Я почувствовал, что он снова меня сбивает с рельс и
загоняет в угол, в который мне совсем не хочется идти. |