На этом рассказ заканчивался. Я спросил:

— А вождь Нимли в конце концов пришел?

— Конечно, нет, — сказал полковник Дэвис. — Он только вызвал молнию. Но в моем лагере было много людей из племени бузи, а все они члены Общества молнии; они разложили свои талисманы, и молния никому не причинила вреда.

На веранде снова показался повар полковника и сказал, что обед стынет. Дэвис на него накричал — он не умел ладить со слугами.

Мы перешли на мою веранду, полковник принялся за виски и рассказал нам во всех подробностях историю своего первого брака: он женился на трезвеннице, но хитростью излечил ее от этого порока. Повар время от времени выскакивал на веранду, как чертик из табакерки, напоминая о еде, но Дэвис упрямо не трогался с места, чтобы показать, кто здесь хозяин.

Назавтра вечером он снова зашел ко мне выпить и почти прикончил мое виски. Ночь была пронизывающе холодная, собиралась гроза; явно надвигалась пора дождей. Просидев часа два, полковник расчувствовался: откинувшись на спинку стула, он смотрел на меня с грустью человека непонятого; трудно было представить себе, что он мог даже присутствовать при каких‑нибудь зверствах.

— Как‑то раз я плыл на большом пароходе, — сказал полковник, — и после обеда капитан пригласил меня подняться к нему на мостик. Он обронил замечание, которого я не могу забыть. Показывая мне проходившее мимо судно, он сказал, что ему вспоминаются три книги, которые стоят внизу в библиотеке. Одна из них «Корабли проходят ночью мимо». Догадайтесь, как называются две другие?

Мы с братом не могли догадаться.

— Капитан показал на палубу, где гуляли пассажиры: «Смотрите, Дэвис, вот «Люди, которых мы встречаем». Но еще важнее, продолжал он, обращаясь ко мне, «Друзья, которых мы любим».

Я подлил ему виски.

— Какая прекрасная мысль! — сказал он, скромно отвернувшись.

ПАТРИАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Наутро я проснулся с сильным насморком, несмотря на то что ночью надел поверх пижамы свитер и укрылся двумя одеялами. За завтраком мне подали письмо от квартирмейстера:

«Дорогой друг, мистер Грин. С добрым утром. Я хочу обратиться к Вам с просьбой, которую, надеюсь, Вы сможете выполнить. Если у Вас есть коньяк, пошлите мне немножко, или чего‑нибудь еще, если коньяк у вас вышел. Буду Вам очень благодарен. Мне сегодня утром, понимаете ли, ужасно холодно, надеюсь вы оба здоровы. Горячо желаю Вам хорошего самочувствия.

Ваш друг Вордсворт, квартирмейстер.

Сегодня вечером приведу к Вам и к вашему двоюродному брату в гости моих сестер. Они очень хотят с Вами подружиться».

Я послал ему стаканчик виски и попросил кокосовый орех и немножко пальмового масла, оно требовалось повару вместо сала. Вскоре мне принесли кокосовый орех, бутылку пальмового масла и записочку, которая гласила:

«Дорогой друг. Большущее спасибо за Ваше любезное угощение, я Вам очень за него признателен. Буду неизменно считать Вас своим другом…»

Кругом стояла тишина: было воскресенье, и тяжеловесный покой патриархальной Англии разлился над Тапи–Та. Даже деревенские пляски и те были запрещены. Заключенных погнали мыться, связав их попарно веревками, а из патефона, стоявшего в домике, где остановились два окружных комиссара, по всему раскаленному пустому двору разносились звуки духовных песнопений: «Внимай, глашатаи небес поют», «Я ближе, Господь мой, к тебе».