— Знаю, знаю, я все прекрасно знаю! Убирайся отсюда, рыжая потаскуха, ничего ты здесь не получишь! Ишь чего захотела: подай, приготовь да еще дорогу укажи! Чтоб мой постоялый двор молния спалила, да?! Иди, иди отсюда! — И он, грозно уперев руки в бока, пошел вокруг стола, явно намереваясь вышвырнуть ее за дверь.

Соня за свою короткую жизнь успела повидать всякого, и хорошего, и плохого, но с подобным приемом в захолустной харчевне сталкивалась впервые. Кровь горячей волной прилила к щекам, и гнев, уже давно просившийся наружу, наконец-то вырвался на волю. Чтобы какой-то ничтожный содержатель паршивого постоялого двора посмел назвать ее потаскухой! Да еще полез напролом, желая выкинуть ее на улицу! Гордость дочери отважного Келемета, взыграла в ней, не позволяя спустить наглецу.

— Как ты посмел, мерзавец?! — Она вскочила с лавки, подавшись вперед и грозно сверкая глазами. — Я — потаскуха?! А кто же тогда ты, смердящая падаль, паршивая куча дерьма, раз ты смеешь набрасываться на дорожного человека с оскорблениями?! И не размахивай кулаками, жирный боров, а то из тебя самого придется готовить жаркое! — И Соня выхватила из-за пояса кинжал.

Купцы в углу испуганно вскочили и, опрокидывая лавки, бросились к двери. Хозяин, не ожидавший такого отпора, невольно попятился, но и в нем клокотала злоба, от которой румяные щеки налились малиновой кровью:

— Ах ты, дрянь! Еще и клинком размахивает. Я сказал — убирайся вон, и все тут! Сейчас кликну слуг, они тебе живо покажут дорогу, всыплют по заднице, сразу смекнешь, куда тебе надо!

На его крик из-за полога выскочила костлявая хозяйка в пестрой холщовой юбке, поспешно вытирая перепачканные мукой руки. Следом за ней выглянул мальчишка с круглыми испуганными глазами, а с улицы, гремя тяжелыми сапогами, ввалился длинный подросток в драной рубахе, тот, что гонял голубей. Увидев подкрепление, трактирщик завопил с новой силой:

— Нет, вы только посмотрите! Заявилась красотка, в мужских штанах, и требует — пирог ей с голубями, да еще дорогу покажи!

При этих словах хозяйка и слуги испуганно переглянулись. Женщина что-то шепнула на ухо мальчишке, и тот стрелой вылетел за дверь. А толстяк, еще немного отступил и снова завел свою песню:

— Ишь, еще не нравится, когда ей правду в глаза говорят! Кинжалом размахивает, стерва! Подумаешь, проезжий человек! Дорога ей нужна! Так поезжай вперед, здесь всего одна дорога, и пусть тебя там барсы растерзают или разбойнички потешатся! Ха-ха-ха, уж ты-то для них будешь лакомым кусочком.

Не говоря ни слова, Соня подхватила шляпу и стала медленно выходить из-за стола. Клинок по-прежнему угрожающе сверкал в ее руке, и было видно, что она не замедлит им воспользоваться.

— Нет, старая образина, я просто так не уйду! — Соня шипела, как рассерженная гадюка. — Теперь, навозный червь, ты или ответишь на мой вопрос, да еще с подобающими извинениями, или распрощаешься с жизнью! Не думай, что я спущу тебе оскорбления! — Она метнулась к двери, отрезая хозяину путь к отступлению.

Ее лицо исказилось от гнева, глаза сузились, верхняя губа приподнялась, как у волчицы, обнажив оскаленные зубы. Трактирщик наконец понял, что попал в нешуточную переделку, и кинулся назад, к внутренней двери. Хозяйка не успела прошмыгнуть за полог раньше него, и они столкнулись в дверях, истошно вопя:

— Ты, колода, чего встала, пусти!

— Нет, сначала я, видишь, она совсем взбесилась!

Парочка сцепилась, отпихивая один другого и беспрерывно переругиваясь. Соня, в два прыжка очутившись рядом, приставила острие кинжала к жирному горлу хозяина. Он дернулся, пытаясь высвободиться, но девушка крепко ухватила его за ворот рубахи:

— А теперь, ублюдок, быстро отвечай, где Тропа!

— Что… Что госпоже угодно… все скажу, все… Только не убивай… я не хотел… молния дом спалит! Ой, не надо, не надо, погоди сейчас все расскажу!

— Давно бы так, помесь ослицы с шакалом! Где здесь начинается Белая Тропа Времени? Ты должен знать, раз держишь постоялый двор! Ну, говори, или я пущу тебе кровь!

Хозяин упал на колени; глядя на Соню вытаращенными от ужаса глазами.