Проклятая колдунья! Никому не под силу заставить ее, Соню, заговорить, если она сама того не пожелает! И гирканское упрямство, доставшееся девушке от отца, горячей волной ударило в голову. Щеки ее вспыхнули, губы искривились в надменной усмешке, глаза злобно сверкнули.

Соня небрежно засунула в ножны бесполезный кинжал и молча уставилась на Гару. А та нетерпеливо подалась вперед, желая услышать хоть слово, хоть невнятный шепот. Заметив внезапную перемену, преобразившую лицо девушки, она резко выпрямилась в кресле и протянула вперед руку:

— Я вижу, ты мне почему-то не доверяешь, девочка… И напрасно! А кто это прячется за твоей спиной? Подойди-ка сюда, чтобы я могла как следует рассмотреть тебя, мальчик! — В ее голосе послышались нежные, зовущие нотки, — Иди, иди, ведь ты не такой сердитый, как твоя подружка?

Луми разжал пальцы, вцепившиеся в рукав Сониной рубахи, и неуверенно шагнул вперед. Девушка повернула голову и не поверила своим глазам: мальчик приветливо улыбался, улыбался этой хитрой рыжей колдунье, забыв собственные предостережения!

— О, как ты еще молод, дитя мое! А душа твоя уже полна горечи и неразрешимых вопросов, да? Ну, поведай мне, зачем ты ступил на Тропу? Расскажи, и я помогу вам обоим!

Девушка видела, что Луми готов заговорить — он смотрел на женщину, сидевшую в черном кресле, с любовью и обожанием, и только Боги знали, какой он ее видел. Соня вцепилась в руку мальчишки, изо всех сил вонзив ногти в его ладонь. Больше всего она боялась, что Луми вскрикнет — но он только удивленно посмотрел в ее сторону, поднял руку и уставился на капли крови, выступившие из глубоких ранок. Словно что-то вспоминая, мальчик перевел глаза на Тару и, зажав ладонью рот, отшатнулся назад, за спасительную Сонину спину.

— Куда же ты, малыш?! Ну и злобная у тебя подружка! Так ты и впрямь не собираешься со мной поговорить? — нежно проворковала Тара и повернулась к Соне:

— А ты, упрямица, отчего смотришь на меня, как на врага? Ведь я, погляди-ка, нарочно приняла твой облик, до того ты пришлась мне по душе… Молчишь? Ну, молчи… И ты, малыш, не хочешь говорить с могучей Тарой? Что ж… Вы сами виноваты, глупые, неразумные людишки! Ответь вы мне — игра продлилась бы дольше, на несколько вздохов дольше… А теперь я, Гара, Повелительница Огня, начну свою Пляску Смерти! А-а-а-а!!! — Она встала, воздев руки, и запела голосом, от которого содрогнулись стены; ящерицы из красной мозаики на полу, окружившие знак Огня, вдруг ожили и побежали в разные стороны. Вскарабкавшись на стены, они замерли, и вокруг каждой из них заплясало желтое яркое пламя.

Женщина, стоявшая посередине комнаты, на глазах преображалась. Глядя на нее, Соня снова схватилась за кинжал. Она прекрасно понимала, что это бесполезно, но прикосновение к гладкой костяной ручке придавало ей мужества, ибо то, что предстало ее глазам, было поистине устрашающим: пышные рыжие волосы отдельными прядями отваливались от головы и падали на пол. Лицо, еще мгновение тому назад свежее, и нежное, сморщилось, как печеное яблоко, и застыло коричневой злобной маской. Костлявые руки с хищными тонкими пальцами торчали вверх, как корявые сучья сухого дерева, а милые сердцу Сони рубаха, безрукавка и штаны превратились в багровое с оранжевыми отблесками причудливое одеяние.

И Гара пела, все время пела… Голос её, вначале пронзительный, перешел в тоскливый вой, и Соня почувствовала, как дрожит за ее спиной Луми, уцепившись двумя руками за безрукавку.

Ящерицы, замершие было на стенах, вдруг заметались, и везде, где они пробегали, вспыхивали дорожки шипящего пламени.