Это было не простое расчесывание волос, а некое священнодействие, и Луми, до этого заворожено смотревший на пляску огня, теперь не сводил взгляда с Сониных рук, бережно распутывавших рыжие пряди. Конечно, он не раз видел, как сварливая жена Гартаха запускала редкий гребень в свои седоватые космы и безжалостно дергала их, шипя и ругаясь. Наблюдая за ней, мальчик в конце концов пришел к убеждению, что длинные волосы даны женщинам как наказание за скверный характер и злобный язык.

Но только сейчас, глядя на тонкие пальцы, ласкавшие каждую прядку, он понял, почему ему так понравилась эта отчаянная рыжая девчонка: она не прятала свои кудри ни под скромный головной убор из накрахмаленного полотна, не закручивала их в тугой узел; напротив, она позволяла им свободно рассыпаться по плечам, обрамляя лицо. Впервые Луми понял, что волосы даны женщине как бесценное украшение, и сердце в его груди неожиданно гулко забилось.

Он поспешил отвести глаза, как будто смотрел на нечто недозволенное, не предназначенное для посторонних. И все же, не вытерпев, бросал время от времени быстрые взгляды на ее руки и костяной гребень, медленно пробиравшийся по густым волнам бронзово-рыжих волос.

— Ну, вот и все, хвала Богам! Ах, Луми, насколько легче живется вам, мужчинам! — В голосе Сони зазвучало неосознанное кокетство. — Раз-два, и все в порядке! А тут руки занемеют, пока приведешь голову в порядок! Как видно, придется на этот раз заплести косу, хотя я терпеть не могу эту гадкую прическу служанок! Ну, да ничего не поделаешь… Кто знает, что нас ждет впереди, правда?

Не сводя зачарованных глаз с бликов огня, сверкавших в рыжих кудрях, мальчик пробурчал нечто маловразумительное.

— Ха-ха-ха, какие круглые у тебя глаза! Я что, такая лохматая? У вас в Хариффе, надо сказать, поселянки сами себя уродуют: какие-то немыслимые темные платки, надвинутые на самый лоб, можно подумать, что они все плешивые!

Ее быстрые пальцы заплели тугую косу и перевязали зеленой лентой.

Но и с гладкой прической она все равно не походила на тех женщин, которых Луми привык видеть с детства: непокорные завитки пушились на висках и на шее, подчеркивая красоту подвижного лица.

Девушка ощупала безрукавку и сапоги. За то время, что она возилась с гребнем, они совсем просохли. Потом взгляд ее поднялся выше, туда, где солнце тускло светило сквозь редкие перья облаков.

— Ничего не понимаю… — недоуменно пробормотала девушка. — Слушай, Луми, мы сидим здесь довольно долго, вот и одежда успела высохнуть, а солнце не сдвинулось ни на волос… Я хорошо помню, оно стояло как раз над тем острым камнем, когда ты достал свою трубку, и сейчас оно там же!

— Значит, здесь все время вечер! — произнес Луми голосом человека, привыкшего ничему не удивляться. — Ну и хорошо! Больше всего мне не хотелось очутиться в кромешной тьме… Я не люблю ночь, — прошептал мальчик. — Я боюсь темноты. Рыжая, очень боюсь! Во мраке царят такие божества и демоны бездны, против которых я совершенно бессилен!

— В самом деле? — Соня опять не удержалась от искушения поддразнить мальчишку. — Неужели Гартах не научил тебя ничему подходящему для такого случая? Или ты сам пропустил слова колдуна мимо ушей?!

У него, пожалуй, пропустишь… Нет, с демонами ночи Гартах управлялся сам, без нашей помощи, и они ему повиновались. Фу, у меня даже в горле пересохло, дай-ка лучше флягу и не будем больше про них вспоминать… Вот отдохнем и пойдем дальше.

— Странно, Луми, а ведь я совершенно не чувствую ни усталости, ни голода.