|
Конь у тебя арабских кровей, ухоженный, да сытый. Одежка на тебе, хоть и побитая в дороге дальней, да дорогая внове. Опять же, справа конская, отнюдь не солдатская, а дорогая – офицерская. Ты вот в дороге пострадал, стреляли в тебя, недоедал, недосыпал, изможден ты долгим походом с земель восточных, где азияты живут, а конь – хочь сейчас в бой, в огонь. Значит, холил ты в походе коня боле, чем себя. Мужик бы думал, как живот свой набить, а конь на траве как – нибудь сам прокормится. А ты вот и купал коня и вычесывал, и в довольствии кормовом содержал… Вот тебе и ответ на твой вопрос, казаче…
- Постой, постой, отче, - еще более удивился Путник. – Про коня, про одежку, про сбрую я все понял! Но как ты узнал, что я с востока иду, из Азии? - Экий ты несмышленыш, - старик лукаво улыбнулся в густую белую бороду. – Конь у тебе арабский… Ликом ты черен, ибо не один год под солнцем палящим азиятским провел. Загар твой не скоро еще отмоется дождями русскими. Опять же, вьюки у тебя из ткани ковровой, что на востоке ткут, у нас таких не увидишь. А главное – сапоги твои в Персии стачаны: и мысок, и подбор, и каблук, и голенище сафьяновой кожи – персидский мастер исделал. Ты ежели ногу поднимешь, гвоздики на головке видны станут медные, неоржавеющие, а на каблуке подковка будет из стали оружейной, крепкой, чтоб каблук не снашивался. - Ну, ты даешь, дедуля! – Путник был поражен познаниями старца. – Де тебе-то, откуда все сие ведомо? - Сказал же – давно живу. До шестидесяти лет казаковал, пока не стянули меня с коня старые раны. И в Турции побывал, и в Персии, и на Балканах сражался. А после, понял, что грешил я на Земле безмерно, кровушку людскую проливая. И ушел к Богу. Грехи свои да чужие замаливать. Ибо мы – казаки, пока в седле, не думаем о том, что творим. Хочь и творим во славу России-матушки, от ворога ея защищая, а только иной казак так увлечется этим делом, что рубить начинает и направо, и налево, не различая, что уже безвинные головы сечет… - Это точно, отец, - угрюмо подтвердил Путник. – Я и ушел-то от барона Унгерна потому, что стал за собою это замечать. Надо ли, не надо – рубил всех подряд. Страх потерял, а с ним и чувство предела, за которым человек зверем становится. Я вот в нескольких городах в пути пытался в церкву зайти, Господу нашему Иисусу Христу помолиться… Да не зашел. Ноги, как будто к земле прирастали. Ну, не могу зайти и все! - А это, Божий ты человек, издревле так ведется, что казак три года после войны не должон был в святую обитель заходить. Молитвою да постом должон был грехи замаливать, и лишь потом в церковь допускался. Через три года. - Во-он, значит. как! А я и не знал этого. Потребу чувствовал в общении с Богом, а ноги не пускали. Вот, значит, как…. Мудры были предки наши, коль закон такой знали и исполняли. А скажи, отче, что сейчас в России творится? Как же получилось, что брат на брата пошел, отец на сына? - А все, сыне мой, оттого, что Бога отринули господа вольнодумцы! Царя-батюшку, помазанника Божьего, заставили от престола отречься и свободы лишили, под замок посадили, да охрану приставили, чтоб не утек. Да со всем семейством и домочадцами! Бес вселился в души их поганые, лишил разума, на богомерзкие дела толкнул… - Ты это о красных, что ль? – переспросил Путник. |
