Муж пробормотал: «Но ведь господин уже побывал у Шустера и нашел его порядочным…»

«Что значит „нашел порядочным“? — возмутилась лавочница. — Он же мужчина, что он понимает? Ему говорят — „это портной“, и он верит, что это портной. Если бы мир держался на одних мужчинах, все семя человеческое уже давно бы исчезло. Я только удивляюсь на эту гостиницу, что ему там ничего не сказали. А может, это как раз Долек послал господина в нашу лавку, а?»

«Нет, не Долек, — сказал я. — Меня послал к вам Шустер».

«Шустер? — удивилась лавочница. — Но ведь он каждому клиенту предлагает свою ткань!»

«А разве у него есть ткани на продажу?»

«Были у него, были».

«А сейчас?»

«А сейчас ничего не осталось. А что осталось, ему самому нужно. Зачем нужно? Затем, что у него дома больная жена, астмой она больная, так он кладет ей свои рулоны под голову, потому что ей не хватает любых подушек. Пусть господин скажет спасибо Богу, что не взял у него ткань. Господин ведь не для того к нам приехал, чтобы брать ткань из-под больной головы. Я слышала, что господин приехал из Страны Израиля? Там же ужасно жарко. Пылающий огонь! Тут у нас один парень вернулся оттуда, господин, наверно, уже видел его, такой весь черный и с двойным чубом, дороги у нас починяет. Так он говорит: „Там, как здесь, а здесь, как там. Там немножечко жарче, чем здесь, но там большую часть дня дует ветер, от этого не так жарко, как здесь, потому что здесь если жарко, так уж так жарко, что человек не может вынести эту жару“. Иди поверь ему на слово, он же коммунист, этот парень, он же наполовину большевик, а может, даже больше, чем наполовину, недаром его прогнали оттуда, потому что ведь Страна Израиля — она только для сионистов. Хотя что сионисты от этого имеют, ведь их там убивают? Один парень из нашего города поехал туда, на самом деле нельзя сказать, что парень, потому что он там женился, этот парень, он был брат нашего Даниэля Баха, одноногого, с деревянной ногой, — так он там погиб ни за что ни про что. Стоял ночью на страже, и шел мимо араб, захотелось арабу пульнуть в него, он взял и выстрелил и убил его насмерть, этого парня. А один англичанин видел это и промолчал. А ведь англичанин — он не просто себе такой человек, как вокруг нас в деревнях, которые все ненавидят Израиль. Почему же он промолчал? Как господин думает — можно что-нибудь исправить в Стране Израиля? Мой отец, мир ему, говорил, что если бы это было хорошо для евреев, так наш император тут же сказал бы турку: „Слушай сюда!“ — и турок сразу бы отдал ему всю Страну Израиля целиком. Но я вижу, что ваша честь уже спешит, не хочу задерживать, только пусть господин знает, что если ему понадобится сделать костюм, так в нашем магазине он всегда найдет всевозможный хороший материал».

«Я знал его деда, мир ему! — вдруг произнес ее муж. — Он, мир ему, был мой сайдак».

«И это все хорошее, что ты можешь сказать про его деда? — перебила его жена. — А то, что он дал тебе на свадьбу коробочку из чистого серебра с душистыми травами?! Она у нас стояла, пока не пришли русские и не забрали ее».

«Ну, вот, — проворчал муж, — ты уже сама все рассказала, не дала мне слово сказать».

«Мой муж такой скромный, — воскликнула лавочница, — ждет, пока другие его похвалят, а я говорю, если сам себя не похвалишь, другие тебя тем более хвалить не будут».

«Этот его дед, мир ему, — снова заговорил лавочник, — имел привычку посылать свадебные подарки каждому, у кого он, мир ему, был сандаком».