|
Антон же, как упал, потеряв равновесие, так и остался лежать. Он ощущал падение вертолета, но в каком-то оцепенении. В ужасе, с подступившим к горлу комком, понимая, что сейчас разобьется, Антон схватился за порог и подтянулся. И в этот миг внизу шумно взметнулся фонтан брызг — Гошка врезался в воду… Очнувшись и решив, что он чудом спасся и лежит теперь в больнице, перевязанный и в испуге, Антон попробовал шевельнуться. Скрипнула раскладушка и только тут все прояснилось. И со счастливой мыслью, что это был лишь сон, Антон тут же вновь заснул, и так крепко, что утром Леонид его еле добудился.
Братья живо собрались. Леонид затянул рюкзачок со съестным и сказал: — Вот и все. Как просто наступает великий час. Тома, в коричневом платье, перехваченном черним мужским ремешком, протянула Антону руку. — ¡Deseo exitos!.. ¡Que vuestro helicoptero haga el vuelto hasta el septimo cielo! He понимая слов и чувствуя лишь добрую интонацию, Антон с нервным смущением кивнул и ответил: — Мы прилетим часа через два. Не все сразу, конечно. Так что готовьте с Гераклом посадочную площадку. И они отправились. Когда вышли со двора, когда мир вдруг разом расширился, Антон почувствовал, что действительно приближается великий час, в который уже не верилось. И внутри словно освободилась вдруг какая-то пружина, Антон подпрыгнул и побежал. В десять часов путники прибыли на базу. «Птерикс» стоял без винтов, на трех чурбаках — колеса решили приделать после испытания. Колпак был сброшен, дверца открыта. — Почему поздно? — раздался сверху голос Гошки. Он сидел на сосне с ножовкой в руках, метрах в десяти над землей, на ветке, которая, изогнувшись молнией, торчала далеко в сторону и загораживала небо «Птериксу». — Тютелька в тютельку. — Только лодыри тютелька в тютельку приходят, а рабочий человек должен на пятнадцать минут раньше, — проворчал Салабон, удобнее устраиваясь на ветке, точно весь день собирался там просидеть. — В кабине веревка, надо заарканить эту ветку. И как я подпилю, дернуть, чтобы не хряпнулась на «Птерикс», — сердито скомандовал он, ни к кому не обращаясь. Антона неприятно поразила грубоватость Гошки. Но сейчас некогда было размышлять над этим, надо было работать. Он принес веревку, Леонид привязал к ней толстый сук и легко забросил на ветку, где сук и застрял в рогульке. Салабон заработал ножовкой, посыпались опилки. — Берегись! — крикнул Гошка. — Пошел! Ветка вздрогнула, затрещала, стала клониться и вдруг сорвалась. Леонид, отступивший к другой сосне, махнул руками. Ветка дернулась в воздухе и шумно рухнула в кусты. — Ура-а! — гаркнул Антон. — Да здравствует свободное небо! — Займись костром, — перебил его восторги Салабон. Он отпустил ножовку, которая по рукоятку врезалась в мох между корнями, и стал спускаться. — Я займусь, а вы работайте, — сказал Леонид, которого Гошка и не замечал вроде бы. — Тогда винты неси, — еще не спустившись, повелел Салабон. И пока Леонид раздувал и расшевеливал полумертвый костер, пока он мыл и чистил картошку и открывал банки с тушенкой, ребята двумя металлическими накладками и четырьмя болтами стянули между собой винты. Действовали молча. Антон, видя угрюмо-сосредоточенное лицо друга, не решался болтать по пустякам, хотя в нем так и кипело все от радости и хотелось петь. И вот этот огромный, изжелта-белый крест, блестя кромками лопастей, обитых тонкой жестью консервных банок, подплыл на вытянутых руках к вертолету и занял, наконец, свое законное место — квадратный конец вала скользнул в квадратные дыры накладок. |
