Через двадцать минут он стоял на дороге, которую власти заасфальтировали в благодарность за работу его клиники. Для того чтобы сориентироваться, понадобилось несколько секунд, и доктор понял, что Нгале ждет его совсем рядом, чуть южнее по дороге.
Энсон был человеком выдающегося ума и очень любил разгадывать разные головоломки. Но та, которая занимала его сейчас, шла вразрез с логикой его рассуждений. Он знал, что ночное путешествие в деревню Аконолимба, которое он собирался предпринять, будет важным шагом к ее разгадке. Многие, как он полагал, включая Элизабет, считали его слишком осторожным и подозрительным. Теперь же казалось вполне возможным, что он вовсе не являлся параноиком.
Тучи делали неосвещенную дорогу почти невидимой, но вдалеке мокрый асфальт отражал слабый свет.
— Франсис! — тихо позвал доктор, пройдя поворот.
— Я здесь, доктор! — раздался голос охранника. — Идите вперед!
Черный, как ночь, Франсис стоял неподалеку на обочине, держа крепкими руками четырнадцатискоростной велосипед, некогда принадлежавший Энсону, но сейчас перешедший в общее пользование для сотрудников клиники и лаборатории, кто иногда хотел немного покататься. Для Энсона это был первый случай за последние два года, хотя результаты операции не давали поводов для беспокойства.
— Вы помните, как пользоваться этой штукой? — спросил Нгале.
— Думаю, что не сложнее, чем ездить на велосипеде, — ответил доктор.
— Очень смешно. Я смазал цепи, оси, проверил тормоза и переключатель скоростей. Если свалитесь, виноваты будете только сами.
Энсон похлопал охранника по плечу и сел в седло. Нгале сделал несколько шагов рядом с набиравшим скорость велосипедом, потом остановился на обочине.
— Я передам от тебя привет мэру, — крикнул Энсон через плечо.
— Я уже его сам передал. Платини ждет вас!
Как всегда, звуки и запахи джунглей гипнотизировали, и дважды Энсон заставлял себя не отвлекаться от дороги. Пятимильная поездка в деревню Аконолимба, расположенную на берегу реки Ньюонг, заняла чуть больше получаса. Дорога, проходившая через деревню, оказалась слишком грязной, поэтому последние четверть мили Энсон шел пешком. Многие дома были построены из шлакобетонных блоков и гофрированного алюминия, но попадались и тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. В деревне имелись водопровод, электричество и телефон, но пользоваться всем этим могли немногие ее обитатели, а некоторые из тех, кто мог, просто не хотели этого делать.
Платини Катджаоха, мэр поселка, владел магазином и жил в самом богатом доме — оштукатуренном, двухэтажном, с навесом для автомобиля, несколькими комнатами и цистерной для воды. Одну из стен украшала тарелка спутниковой антенны. На тихий стук Энсона вышел сам хозяин. Он был босиком, в красных бермудах и застегнутой на все пуговицы цветастой рубашке, обтягивающей мощный торс. Улыбка открывала безупречно белые зубы, которые, казалось, фосфорецировали на фоне абсолютно черного лица.
— Господин мэр, — прошептал Энсон по-французски, — я очень благодарен вам за помощь.
— Вы, доктор, всегда дорогой гость в моем доме, — пробасил Катджаоха, сопровождая свои слова рукопожатием и почти медвежьим объятием. — Дверь наверх закрыта, так что вы никого не разбудите. Моя жена спит, как корова, а дети так набегались за день, что... Могу я предложить вам немного вина, чая или чего-нибудь еще?
— Нет, только телефон.
— Я слышал, что вас успешно прооперировали. |