Персонала не хватало. Двум акушеркам и двум сестрам приходилось успевать всюду. Был еще врач, но его полагалось звать, только если у кого-нибудь начнется сильное кровотечение или возникнут еще какие-нибудь осложнения. «Хотя, с другой стороны, — думала Ильва Бринк, сидя на диванчике с чашкой кофе в руках, — бывало и хуже». Несколько лет назад ей приходилось всю ночную смену управляться одной. Временами бывало трудно: что делать, когда тебя ждут в двух местах одновременно? Тогда она с большим трудом убедила руководство больницы включить в ночную смену еще одну акушерку.

 Сейчас она сидела в дежурке, расположенной посередине огромного отделения. Через стеклянные перегородки ей были видны коридоры. Днем здесь царило оживление. Ночью все было по-другому. Ей нравилось работать ночью. Хотя многие с радостью отказались бы от ночных смен. Но это те, у кого были семьи и кто поэтому не мог позволить себе как следует отоспаться днем. А Ильва Бринк ничего не имела против ночных дежурств — дети выросли, муж работал главным машинистом на танкере, курсировавшем между портами Ближнего Востока и Азии. Ей нравилось работать, когда другие спят.

 Она с удовольствием отпила глоток кофе и взяла с подноса сладкое печенье. Тут в комнату вошла медсестра, следом за ней вторая. В углу тихо говорило радио. Они беседовали об осени, о бесконечных дождях. Мать одной из медсестер умела предсказывать погоду и предсказала долгую и холодную зиму. Ильве Бринк вспомнились годы, когда в Сконе выпадал снег. Слава богу, это случается нечасто. Но уж если случится — жди беды. Роженицы не могут добраться до роддома. Однажды Ильва чуть не замерзла — ей пришлось на тракторе преодолевать пургу и заносы, чтобы добраться до одиноко стоящего дома в северном пригороде Истада. У женщины началось сильное кровотечение. В тот раз — единственный за все годы работы акушеркой — Ильва действительно опасалась за жизнь пациентки. Но она не могла допустить, чтобы случилась беда. Ведь всем известно, что в Швеции женщины не умирают в родах.

 А пока еще стояла осень. Рябиновая пора. Ильва выросла в северной части страны и до сих пор скучала по грустно-задумчивым лесам Норланда. Она так и не привыкла жить в Сконе, с ее равнинами и вечными ветрами. В свое время она подчинилась желанию мужа: уроженец Треллеборга, он наотрез отказывался переезжать из Сконе. При том, что сам почти не бывал дома.

 На этом размышления Ильвы прервались — в комнату вошла Лена Сёдерстрём. Ей было чуть больше тридцати. И Ильва не раз думала, что Лена годится ей в дочери. Ильва была вдвое старше. Шестьдесят два года.

 — Она вряд ли родит до завтрашнего утра, — сказала Лена Сёдерстрём. — А там уже не наша смена.

 — Значит, ночь будет спокойной, — ответила Ильва. — Если устала, пойди немного поспи.

 Бывали дежурства, когда ночь тянулась ужасно долго. Другое дело, если удавалось поспать полчасика, даже пятнадцать минут. Усталость как рукой снимало. Правда, сама Ильва никогда не ложилась. После пятидесяти пяти спать она стала заметно меньше. И видела в этом напоминание о конечности и краткости жизни. О том, что время нужно использовать разумно и не разбазаривать на сон.

 По коридору быстро прошла медсестра. Еще двое сидели, склонившись над кроссвордом. Лена Сёдерстрём пила чай. Четверть первого. «Вот и октябрь наступил, — подумала Ильва. — Середина осени. Скоро зима. В декабре Харри приедет в отпуск. На месяц. Тогда мы займемся кухней. Не потому, что это нужно, а чтобы ему было чем заняться. Отпуск для него — настоящее мучение. Не знает, куда себя деть». Зазвонил звонок — вызов в палату. Одна из медсестер пошла узнать, в чем дело, и вернулась через несколько минут.

 — У Марии из третьей палаты болит голова, — объяснила она и снова принялась за кроссворд.